– Сигаретку, Мастер? – насмешливо спрашивает Мари, протягивая пачку и зажигалку.
– Свои есть.
Ухожу в прихожую, достаю из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку, подхожу к окну и закуриваю, бросив пачку на подоконник. Мари вдруг утыкается лбом мне в плечо:
– Ты зря приехал, Диня… мне стало только хуже.
– Ты просто пьяная, – аккуратно глажу ее по волосам. – Завтра, чувствую, еще хуже будет. Тебе же на капельницу?
Она мотает головой:
– Нет, завтра выходной.
Ну, тогда ясно, чего она тут упражняется в литробле… А я вот съезжу с утра, поговорю с лечащим все-таки, пока она будет спать.
– Может, ты приляжешь? – спрашиваю, стряхивая пепел в пепельницу.
– Нет.
– Мари… ну, ты же в хламину совсем, завтра болеть будешь.
– Ой, правда? А так-то я здорова совсем. Уж что-что, а похмелье меня вряд ли убьет, – кривится она.
– А что, от алкоголя здорово легче делается?
– Я хотя бы перестаю беспрестанно думать. Пойдем на улицу, а? Мне душно…
Я понимаю, что справиться с ней в таком состоянии вряд ли смогу, придется потакать капризам. Мари, шатаясь, одевается у большого встроенного шкафа, делящего квартиру на прихожую и комнату, я докуриваю и иду обуваться. Она не может попасть ногой в кроссовку, чертыхается, наклонившись и едва не потеряв равновесие:
– Какого хрена, МарьИванна…
– Подожди, я помогу.
Присаживаюсь на корточки, вставляю ее ногу в кроссовку, потом – вторую, завязываю шнурки, а когда поднимаюсь, вижу, что Мари с издевкой смотрит на меня совершенно трезвыми глазами:
– Ну как, Мастер? Корона не бахнулась?
Вот ей-богу, врезал бы ей за все эти штучки, не баба – бутылка с уксусом, но не могу. Больше не могу, хотя раньше мог. И не потому, что она у своего полицейского генерала научилась давать мне отпор такими приемами, что я теряюсь и всякий раз пропускаю – нет, не потому. Это как с Олегом – бить лежачего. Хотя вот эта лежачая сама кого хочешь ушатает…
Выходим на улицу. Уже полночь, но на улице еще полно народа – то и дело кто-то попадается навстречу. Мы идем к набережной в сторону от центра, и Мари держит меня под руку, потому что на самом деле сильно пьяна, и ее шатает.
– Здесь совсем тихо, – говорю я. – Пока идем – ни одной машины.
– А если через мост перейти, так даже людей не встретишь. Мне здесь нравится, хоть и многовато цивилизации. А хочешь, я тебе покажу, где она живет?
– Кто? Цивилизация? – не очень понимаю я ход ее нетрезвых мыслей.
– Нет. Лялька. Идем, тут недалеко.
– Мари… ну, тебе зачем это?
– А тебе неинтересно? Олегу вот было интересно. Мы ее даже встретили однажды, он предложил поздороваться, а я струсила. Понимаешь, побоялась, что у меня не прошло, а он это увидит. Сбежала, как трусливая собачонка… фу… – Мари морщится и машет рукой. – Да и черт с ней, с Лялькой, не пойдем…
– Может быть, вернемся уже? Ты не замерзла? – я трогаю ее руку, лежащую на моем согнутом локте.
– У меня всегда руки холодные, даже в жару. Ты совсем меня не помнишь, Мастер.
– Перестань.
– О, стоп-слово, да? Вся жизнь – БДСМ? – что-то она стала часто повторять фразу, которую я ей однажды сказал.
– Нет. Но Мастером меня не зови, не хочу.
– Поверишь – мне наплевать на твои «не хочу».
Уж во что, а вот в это поверю безоговорочно…
Мы еще какое-то время бродим по набережной, и я рассеянно смотрю на бегущую по поверхности воды мелкую рябь. На противоположном берегу светятся вывесками здания, в жилых домах по-прежнему горят окна – Москва мало спит.
– Я устала, – произносит Мари, когда мы оказываемся как раз напротив дома.
– Так давай возвращаться, я же предлагал. Ты проветрилась?
– Ну, так… – она пожимает плечами. – Предупреждаю – спать у меня негде, сам видел, одна кровать.
– Совсем с ума сошла? Не волнуйся, как-нибудь устроюсь.
– Ну-ну…
Она уже потеряла интерес к разговору, думает о чем-то, напряженно прикусив нижнюю губу и щурясь. Видит она сейчас хорошо, сделала-таки операцию, но в темноте по-прежнему ориентируется плоховато, потому щурит глаза.
Поднимаемся в квартиру, я помогаю ей снять плащ, вопросительно смотрю на кроссовки, и она смеется:
– Справлюсь. Ты иди в душ, я пока постелю.
Я ухожу в душ, прихватив из сумки дорожную косметичку. Когда возвращаюсь, постель уже расправлена, посредине – борт из покрывала, окно возле кровати затянуто ролл-шторой, а то, что у кухни, открыто, и Мари сидит с ногами на подоконнике.
– Там хоть сетка есть? – зачем-то спрашиваю я, понимая, что никакая сетка не убережет ее от падения.
– Нет, – спокойно отзывается Мари, выпуская в окно облачко дыма. – Тут второй этаж. Ты серьезно думаешь об этом?
– Просто спросил. Ложись, уже поздно.
– Лягу.
Я ныряю под одеяло, чувствуя, что здорово за сегодня устал – ноет спина, ноги гудят. Ну, и дома уже ближе к утру, а мы еще даже не пробовали уснуть.