Твоя навеки

Она покраснела до корней волос, опустила голову, а потом решилась посмотреть в его сторону. Она поняла, что наступил конец ее службы в этом доме. И зачем она допустила такую глупость? Теперь придется собирать вещи и выметаться отсюда. Соледад горестно охнула.

— Дай мне Софию, — приказал он.

Она отвела взгляд, молча передав ему спящую девочку.

— Моя дорогая София, — тихим медовым голосом вымолвил он, целуя горячий лоб своей дочери. Казалось, та готова была ответить на его прикосновение даже во сне. — Ты любишь меня, правда? Я тоже тебя люблю, так сильно, что ты даже представить себе не можешь, — прошептал он.

Соледад заметила выражение нежности на его лице. Она заметила и то, как слезы едва не пролились из его глаз. Она стояла рядом, пока он ласкал девочку, и ощущала себя лишней. Она ждала упреков. Но Пако молчал. Он вернул ей дочь, а потом взял пальто и направился к выходу.

— Вы уходите? — невольно вырвалось у нее.

И тут же пожалела о том, что спросила. Она лезла не в свое дело.

Пако повернулся и мрачно кивнул.

— Меня не будет к ужину. Соледад?

— Да, сеньор Пако?

— То, что ты услышала сегодня вечером, не должно выйти из этих стен.

— Да, сеньор Пако, —- вспыхнув как маков цвет, с чувством произнесла она.

— Хорошо, — ответил он и притворил за собой дверь.

Соледад бросила взгляд на закрытую дверь, ведущую в гостиную, а потом направилась в свою комнату. Она знала, что не должна была подслушивать, но, оправившись от шока, начала анализировать ситуацию. У сеньора Пако роман. Ее это не очень удивило. Большинство мужчин заводили любовниц, так почему ему нельзя? Но он говорил не о какой-то интрижке, а о любви. Если сеньор Пако признался, что уже не любит сеньору Анну, то дело принимало серьезный оборот. Ей вдруг стало до слез жаль свою хозяйку и грустно при мысли о них обоих.

Анна оставалась в гостиной, свернувшись в кресле калачиком. Ей было слишком тяжело, чтобы встать. Она не знала, что делать дальше. Пако не отрицал, что у него любовный роман. Он не сказал, что прекратит видеться с этой женщиной. Она услышала, как он ушел. Сразу побежал к ней. Кто эта женщина? Впрочем, какая разница? Анна не хотела знать. Иначе она выцарапает ей глаза от гнева и отчаяния. Она вспомнила о том, что говорила ей тетя Дороти. Вот и наступил момент возмездия за то, как она поступила с Шоном О'Мара. Может, ее тетя с самого начала была права. Может, Анна была бы намного счастливее, если бы не уезжала из Гленгариффа.

Потянулись недели, наполненные ощущением горя. Пако и Анна не возвращались больше к давешнему разговору. Казалось, ничего не изменилось, только лед их отношений стал еще заметнее. Они прекратили разговаривать. Анна наблюдала за тем, как Пако балует Софию, и в ее душе поднималась волна горечи. Ей было больно, словно София и являлась той женщиной, которая отнимает у нее мужа. Он проводил с дочерью гораздо больше времени, чем с женой. Он дарил Софии любовь, которая раньше безраздельно принадлежала Анне. Она чувствовала себя выброшенной за борт и все больше внимания уделяла сыновьям. Силой ее любви можно было бы спасти засыхающий в пустыне цветок. Но Софию она не могла простить, за то, что та оказалась связанной с горем, которое Пако причинил Анне. Ребенок плакал на руках у матери, а у отца сразу замолкал, словно малютка хотела лишний раз сказать: «Тебя я не люблю». Анна не могла видеть подобных сцен, чувствуя себя израненным животным. Она еще никогда не знала такой тоски, какую переживала теперь.

В том же году отец прислал ей телеграмму, в которой сообщалось, что ее мать умерла. Когда сам он появился на пороге ее дома, Анна попыталась найти в его любви замену нежной заботе матери, но оказалось, что Дермот тоже был немедленно покорен маленькой Софией. Они с Анной стали чужими. Та связь, которая десятилетиями существовала между отцом и дочерью, ослабла в разлуке.

Теперь ей не хватало матери, как никогда. Она наблюдала за отцом, прохаживающимся по дому. Он был похож на потерявшегося пса. Анна вспоминала смех Эммер, мягкость ее черт, свет ее ясных глаз. Она вспоминала запах лаванды, который повсюду сопровождал маму. Теперь она возвела маму на пьедестал, чего никогда не было при жизни Эммер. Она забыла женщину, чье лицо в осенний вечер накануне их расставания было залито слезами. Она помнила лишь маму, которая осушала ее слезы, когда она становилась объектом насмешек кузенов в Гленгариффе, маму, которая могла перевернуть мир, только бы на лице дочери вновь засияла улыбка. Анне не хватало любви матери, которая не отвернулась бы от нее ни при каких обстоятельствах. Человек взрослеет и понимает, что любовь так трудно удержать.