Твоя родословная (ЛП)

Становится поздно, когда мы смотрим друг на друга через кухонный стол. С моим замороженным кофе в руке я позволяю тишине поглотить нас. Смотрю на часы, уже чуть больше пяти, мне следовало бы решить, что я хочу съесть, но я ни капельки не голодна. Я слишком занята, обдумывая все, что произошло сегодня.

— Мне очень жаль, — выпаливаем мы оба одновременно, что чертовски неприятно и так банально. Я не могу удержаться и закатываю глаза.

— Я начну первым, дорогая, — бормочет Раф, делая глубокий вдох и сжимая мою руку, лежащую на столе. — Мне жаль, что я никогда не пытался сказать тебе, Луна. После того, как психотерапевты только усугубили ситуацию, я не знал, что делать. Ты ничего не помнила, поэтому я принял решение не давить на тебя дальше. Я хотел подождать, пока все вернется к тебе естественным путем.

Мягкая улыбка играет на его губах, но я вижу настоящую боль в его темно-карих глазах. Ставя свой водянистый фраппучино на стол, я кладу свою руку поверх его ладони, зажимая ее между своими. Его руки ледяные, и это застает меня врасплох. Как мне вообще показать этому мужчине, как сильно я ценю его за все, что он для меня сделал?

— Раф. Папа. Черт. — я вздыхая, качаю головой, осуждая себя. — Прошу прощения, моему мозгу потребуется минута, чтобы все это осмыслить.

— Все в порядке, Луна. Тот факт, что ты помнишь, — это все, чего я когда-либо хотел, — говорит он с самой мягкой улыбкой, которую я когда-либо видела на его лице.

Кивнув, я беру паузу, чтобы попробовать еще раз.

— Мне жаль, что я заставила тебя пройти через все это. Я вижу боль в твоих глазах, и мне от этого тоже больно, — шепчу я, отстраняясь от него, чтобы снова потянуться за своим кофе. Помешиваю соломинкой кашицу, по крайней мере, она по-прежнему приятна на вкус.

Наклоняясь вперед на скрещенных руках, Раф встречается со мной взглядом.

— Как насчет того, чтобы перестать извиняться и начать пытаться двигаться вперед? Ни в чем из этого нет твоей вины, дорогая. Мне нужно, чтобы ты это приняла.

— Я не знаю как, я чувствую эту боль в груди, которая говорит мне, что я причинила тебе слишком много ненужной боли, но я бы хотела попытаться двигаться вперед. — я слабо улыбаюсь, удивленная честностью своих слов. — Но чтобы сделать это, я думаю, нам нужно еще немного покопаться в прошлом.

Я отодвигаюсь от стола и поднимаюсь на ноги. Думать об этом и на самом деле произносить это вслух — две совершенно разные вещи. Мои ладони вспотели, а сердце бешено колотится в груди, готовясь к разговору. Я сосредотачиваюсь на нескольких глубоких вдохах, чтобы попытаться успокоиться.

— Мы можем говорить обо всем, о чем ты захочешь, — говорит он, наблюдая, как я начинаю расхаживать за своим стулом. Взглянув на беспорядок в пластиковом стаканчике на столе, я включаю кофеварку, мне нужно время, чтобы снова взять себя в руки.

Положив руки на столешницу, я опускаю взгляд, чтобы рассмотреть узоры на мраморе. Раф молчит, давая мне время, о котором я прошу. Я не спрашиваю, хочет ли он кофе, он все равно его получит. Я методично готовлю две чашки, ставлю их на стол и снова сажусь напротив Рафа.

Он смотрит на меня сверху вниз, переводя взгляд с меня на кружку перед ним с юмором в глазах. Мне требуется мгновение, чтобы понять, что привлекло его внимание, и это заставляет меня тоже улыбнуться. Я не обращала внимания на чашки, я просто достала их из буфета. Я отдала ему ту, которую купила для Рыжей. Там написано: ‘Отвали, блядь, брызжущие сиськи, сегодня не тот день, я проткну тебя своим рогом’. В то время как мое изображение — просто роза, скучная по сравнению с ней.

— Можешь ли ты объяснить мне, как было заключено соглашение между Стил и Хиндман, пока ты был в отношениях с отцом? Я не могу это осознать. — постукивая пальцами по кухонному столу, он несколько раз кивает, собираясь с силами, прежде чем ответить.

— Еще до рождения твоего отца между Стилами и Хиндманами существовало соглашение, что они объединят семьи браком. Когда твоя бабушка, Мария, узнала о наших отношениях, она расторгла соглашение. Мария верит в настоящую любовь, она хотела, чтобы у нас было счастье в этом мрачном мире, и она немедленно одобрила это. На протяжении многих лет это вызывало множество проблем и в конечном итоге привело нас к согласию на новую организацию. Хиндманы и Вероника согласились стать нашей суррогатной матерью, чтобы у нас могла быть ты.

Теперь я люблю свою бабушку еще больше. Она безоговорочно приняла любовь между Рафом и моим отцом и не навязывала им ничего из дерьмового соглашения о помолвке. Вперед, бабушка! В его глазах появляется задумчивый блеск, когда он говорит о моем отце, любовь все еще течет по его венам.

— Так как же это сработало? Она была моей суррогатной матерью? Это чертовски смущает меня, потому что ее вообще не должно было быть в нашей жизни. — он поднимает взгляд к потолку, проводя рукой по лицу. Когда он, наконец, снова смотрит на меня, я вижу муку в его глазах.