Мы трусцой пробегаем по скверу. Кроссовки шуршат об асфальт. Сегодня на мне облегающий топ и лосины с завышенной талией. Должна же я быть элегантной! Вдруг какой-то бегун заприметит?
Но мимо бегут только странные типы. В лосинах, как у меня. В их ориентации я сомневаюсь. А вот пенсионер, что в спортивных штанах, явно имеет в них что-то мужское. И взгляд его липкий, скользит по нам с Машкой на каждом витке траектории.
Но подруга не видит. Она пытает меня, почему мой «почти бывший муж» не съезжает из его «почти бывшего дома»?
— Он попросился пожить у меня, — отвечаю с обидой.
Вспоминаю, как утром Самойлов спросил:
— Насть, я там ремонт в квартире затеял. Можно чуток поживу здесь?
Он выглядел так виновато. С фингалом, который ещё не прошёл. Ну, я сдалась! Ведь не изверг же? Но Машка взрывается в тот же момент:
— Ты квартиру ему отдала?!
Я ухожу от ответа, увидев на дереве рыжую белку. Кричу от восторга. Зверёк мельтешит по стволу. И, спрятав что-то в расщелине дуба, спешит по делам.
— Здорово! Жалко, орехов с собой не взяла, — восторгаюсь.
Но Машка немедленно портит восторг.
— Насть, какие орехи? Ты что, отдала ему хату? За какие заслуги? — вид у неё до того оскорблённый, как будто квартира её.
Я, отмахнувшись, бегу:
— Я сказала уже, мне эта хата его не нужна! Пускай забирает.
— Чего это она его? — возмущается Машка.
Я молчу. Ведь Самойлов когда-то её покупал «для детей». Но я как подумаю, что он там делал! Сколько он раз ночевал в той квартире? И, скорее всего, не один.
Но для Машки это не фактор. Её надежда «раздеть Илью до трусов» рушится в ту же минуту.
— Ну, ты и тетеря! — осуждает она.
Но я пропускаю её оскорбления мимо ушей.
Мы уже закругляемся. И опять нам навстречу бежит старичок. Он улыбается мне, а глаза источают нектар. Вид у него худощавый, но бодрый! Наверное, челюсть вставная. Но инстинкт половой на лицо…
Ну, а с Эльдаром чего? — интересуется Машка.
Я говорю:
— Ничего.
— Вы так и не трахались что ли? — умильно бросает она.
И смотрит как опытный врач. Будто секс мигом решит все проблемы.
— Ему не до этого, Маш, — отвечаю, — Самойлов же зуб ему выбил. Теперь вот вставляет.
— Пипец! Настя! — в который раз восклицает подруга.
Она уже обозвала Самойлова всеми словами. И «мудак» из них — самое нежное.
— А, может, и не Самойлов, — я вздыхаю, — Устала гадать!
— Так ты у него напрямую спроси, — предлагает она.
— У кого? У Эльдара?
— Да нет! У Ильи!
Киваю: «Ага». Это Машка не знает про его агрессивность со мной. Да я лучше палец себе отгрызу! Безымянный. На правой руке. Чем спрошу у него: «Это ты выбил зуб моему кавалеру?».
К тому же, в последние несколько дней Илья стал как шёлковый. Посуду сам моет! Молчит. Даже продукты купил. Говорит: «Угощайся». Но я не беру.
— Ну, я же надеюсь, ты скажешь, когда у вас всё состоится? — ухмыляется Машка. Не «если». Когда! Типа она так уверена в этом.
— Конечно! — спешу я заверить.
Сама же молчу про другой инцидент. Про слесаря Витю. И его «соловьиные трели». Узнай Машка об этом, и шуму не оберёшься! Пошлёт меня в зад. Точнее… обратно, к нему. На сеанс «исцеляющей близости».
— Ну, а детям ещё не сказала? — касается Машка той темы, которую я старательно избегаю.
— Пусть отдыхают. Потом, — отвечаю.
Грустнею. Подруга берётся меня утешать:
— Да ладно, Настюх! Обойдётся! Андрей, вон, два года с отцом не общался, а потом ничего, отошёл.
Я усмехаюсь. И это притом, что Машка сама ушла «в новую жизнь». Но сын был уверен, что это отец её выгнал пинками. Про измену она умолчала, конечно! Также Илья умолит. До поры. А Денис обвинит меня в том, что прогнала отца…
— Смотри, снова бежит этот старый трясун, — шепчет Машка. И тащит вниз бегунок на застёжке. Ткань разъезжается в стороны, демонстрируя грудь. И Машка вприпрыжку бежит, чтобы грудь тоже прыгала.
Дед в восторге! Аж челюсть отвисла. Того и гляди, упадёт.
— Это сколько ему? Лет под семьдесят что ли? — смеясь, уточняю, когда мы минуем его.
— Ага, извращенец-старпёр! — ставит Машка «диагноз».
— Неужто, стоИт? — удивляюсь. Гляжу ему вслед.
— А то как же? Небось, на виагре, — констатирует Машка.
И вдруг добавляет, подумав:
— Прикинь, вот также и Самойлов будет «трясти стариной» мимо всяких молодок. Когда ему козочка рожки наставит!
Я считаю в уме. Это, если Самойлову будет лет семьдесят, то Снежане всего пятьдесят. А когда ей исполнится сорок, как мне, то любимому мужу-дедуле пора будет челюсть вставлять?
Злорадствую! Думая, как Илюша останется с носом. Когда снежная девица отыщет другого снеговика. Трудно её упрекать! Если старый растаял…
Возвращаюсь домой уже к вечеру. С ног сбивает заманчивый запах еды. Узнаю аромат. Неужели?
На кухне Самойлов, колдует с лопаткой в руке. Футболка в жиру! А на лице предвкушение трапезы. Сегодня он жарит картошку. Румяные ломтики жмутся друг к другу на моей, между прочим, сковороде.
Сглотнув, говорю ему:
— Помыть не забудь!
Илья, повернувшись, бросает:
— Помою.
А потом, пока я вынимаю «любимый» кефир, предлагает:
— Садись! Я на двоих рассчитал.
Вы подумайте! Он рассчитал. Ведь знает, что я на диете.