Твоя жена Пенелопа

Она, сама не заметив, вздохнула облегченно. Надо же, и впрямь напугал! Наворотил грозных предисловий! И впрямь подумалось, что сейчас какую-то ужасную семейную тайну выложит! А это… Этим, дорогой Лев Аркадьевич, как раз и не удивите… Знаем, проходили. Даже своими глазами видели…

Однако Лев Аркадьевич, похоже, ее вздох облегчения принял за муку свалившегося на голову тяжкого откровения. Понурил голову, продолжил тихо:

– Да, Ниночка, именно так, он бабник… Но повторюсь – не по прихоти, а по природе. А с ней, с матушкой, не поспоришь, природа корректировке не поддается! Человек же не может залезть в собственный организм, чтобы отрегулировать избыток ненужных для нормальной жизни гормонов, правда? Это, если хочешь, его личное несчастье, его крест… И я не думаю, что Америку для тебя открыл в этом вопросе, Ниночка. Ты ведь неглупая девушка, мне кажется. Ведь ты догадывалась, да?

– Нет, Америки вы мне не открыли, Лев Аркадьевич. Разве что в деталях. Например, бабник – это уже несовременно звучит. Сейчас таких парней называют пикаперами, если вы не в курсе.

– Да в курсе, Ниночка, в курсе. Только я не совсем это имею в виду. Пикаперство – это так, модное ухарство-баловство, временное явление гормональной юности, с годами благополучно иссякающее. А крест настоящего бабника – это грех первородный, это на всю жизнь, это как печать на мужском естестве, черная метка, которую невозможно избыть, как бы страстно тебе этого ни хотелось…

Лев Аркадьевич вздохнул, провел по лицу ладонями, с тоскливым прищуром глянул в исходящее солнцем окно. Потом усмехнулся, снова заговорил, будто оправдываясь:

– А впрочем, и на женском естестве такая метка тоже не редкость, чего уж греха таить. Некоторые живут годами в семье, в любви и согласии, но при этом с проклятой аккуратностью бегают на сторону. Клянут себя, а бегают! Я думаю, мужчинам в этой ситуации как-то полегче, что ли, в них меньше камней летит. А женщинам – не приведи господь… И благодари бога, Ниночка, что на тебе такой метки нет! Ты – очень цельная натура, чистая, способная любить одного-единственного мужчину, способная к снисходительному пониманию… И к прощению… Это довольно редкое качество для женщины, поверь мне!

– Способная? Хм, как интересно… А я бы сказала по-другому, Лев Аркадьевич, без пафоса. Я бы сказала – обреченная. А кто обречен, тому мало радости от своей чистоты и цельности.

– Нет, не говори так! Это каким-то несчастьем звучит… Хотя, наверное, ты права. У вас, у таких женщин, своя правда. Значит, и моя Ларочка была из породы обреченных… Очень тяжело это понимать и принимать, да приходится. Но тем не менее спасибо тебе, Ниночка.

– Да за что, Лев Аркадьевич?

– Что ты принимаешь моего сына таким, какой он есть… Да, это большой душевный труд, наверное. Но не называй себя обреченной, прошу! Не принимает душа этого слова!

– Да. Я понимаю вас, Лев Аркадьевич.

– Да что ты понимаешь, девочка… Разве ты можешь понять?!

– Представьте, могу. И даже больше, чем вы думаете. Чувство вины – штука довольно невыносимая, да. Понимаю.

Он поднял на нее глаза – больные, тяжелые. Поймал взгляд и будто ухватился за него, как за соломинку. Губы дрогнули в жалкой улыбке. Так и говорил потом – сквозь эту улыбку.

– Понимаешь ли, Ниночка… Существует в природе некое равновесие вещей, характеров, склонностей… Часто именно цельные женские натуры волной причудливой судьбы и прибивает к проклятым бабникам. А может, это обычная физика, как притяжение минуса к плюсу, кто знает… Может, не стоит об этом говорить с позиции обреченности?

– Да как скажете, Лев Аркадьевич. Можно и не говорить, если вам не нравится.

– Хм… Как у тебя все легко. Не нравится – можно и не говорить… Ты и в самом деле так думаешь или просто из вежливости соглашаешься?

– Не пойму я вас, Лев Аркадьевич… Не пойму, чего вы от меня хотите?

– Да только одного, Ниночка, только одного… Не бросай его, ладно? Никогда не бросай! Ты очень ему нужна! Ты даже сама не понимаешь, до какой степени нужна! И Никита тоже до конца не осознает! Не бросай его, пожалуйста!

– Да я и не собираюсь…

– Погоди, не спеши. Это сейчас, когда все хорошо, ты отвечаешь именно так, не подумав и секунды. Но дай мне слово, что ты будешь так же крепка, когда… Когда столкнешься…

– Я поняла вас, Лев Аркадьевич. Я даю вам слово.

– Спасибо, Ниночка. Спасибо. Да, если со стороны послушать – странный у нас разговор получился.

– Да, вы правы. Разговор действительно странный. И давайте его прекратим, потому что уже все решили. Ведь я дала вам слово, Лев Аркадьевич.

– Ты его так любишь, да? Ты хоть понимаешь до конца, о чем я тебя попросил? Или… Или что-то еще стоит за твоей твердостью?

– Н… Нет… Ничего не стоит…

– Ладно, прости, не буду больше мучить тебя. Просто мне показалось в какой-то момент – силы уходят, и надо позаботиться о Никите… Никак не могу принять эту нелепую Ларочкину смерть. Ты права, чувство вины – это такое божье наказание, что… Впрочем, тебе не понять. Не дай бог тебе такого испытать, Ниночка. Никогда. А я виноват, очень виноват…