Твоя жизнь и твоя смерть принадлежат мне

— Рабыней становятся, едва переступив порог моего дворца. Все, кто находятся во дворце, от простых служанок до наложниц в гареме, мои рабыни. Им несть числа. Любовницей, когда я призову в свою постель. Таких мне даровано Буддой тридцать шесть. Это три раза по десять пальцев, до которых ты умеешь считать, и ещё шесть. Подругой можно стать только тогда, когда понимаешь, разделяешь, поддерживаешь все мои устремления, становишься опорой и защитой во всём. Подруга может не быть моей любовницей, но обязательно — рабыней. Женой может стать только та, кто соединяет в себе рабыню, любовницу и подругу. Таких мне даровано Буддой двенадцать. Только после этого женщина достойна стать матерью детей императора. Их не будет у меня больше шести. Но только одна из них станет императрицей. А теперь ответь мне на вопрос, Соа: какие из этих предназначений выполняешь ты?

— Рабыня и любовница, Ваше величество, — прошептала, опять опустив голову, Соа.

— И какое же из этих предназначений дало тебе право распоряжаться собственной смертью без моего на то позволения?

— Простите меня, Ваше величество! — воскликнула Соа, бухнувшись на колени.

— Глупая девчонка! — разгневался император, — Вместо того, чтобы думать о том, как защитить мой народ от врагов, как накормить моих подданных рисом, как наказать воров и убийц, как восстановить города от пожаров, как спасти урожай от наводнений, я трачу свои силы и время на бредни невоспитанной, невежественной девчонки! Уходи! И хорошенько подумай обо всём, что я сказал тебе!

Когда Соа ушла, ХунЮн задумался — не перестарался ли он? Соа уходила такая поникшая, потерянная. Так хотелось прижать её к себе, приласкать, успокоить. Поцеловать.

Едва губы Соа встали перед глазами ХунЮна, как он тут же почувствовал вожделение. Но — нет! Сегодня ночью ему никак нельзя призывать к себе Соа. Нельзя, чтобы сегодняшний урок прошёл даром. Ах, Гюри, зачем ты покинула императора?

И Его величество велел привести к себе ночью Арым⁵⁰, младшую дочь канцлера. Всё равно отпускать её из гарема он не собирался, дабы держать канцлера в узде. А, значит, пришло время перевести её в наложницы. Девочка была красива и не глупа. Прогулки и разговоры с ней доставляли Его величеству удовольствие. А вот жаждала ли она власти, была ли завистлива или зла, Его величеству ещё предстояло выяснить. Также как и то, насколько она зависима от воли отца и будет действовать на пользу ему, а не Его величеству. И доставит ли она ему удовольствие в постели, такое же, как Соа?

⁵⁰ — в переводе — «красота, знать, изысканность»

33

С утра Хеджин отвели в баню. Отдраивали её тело, как будто оно заросло коростой грязи. Тщательно вымыли волосы. Умаслили кожу. Одели в несколько слоёв одежды. Сделали красивую причёску. Накрасили лицо. Завершили образ драгоценными украшениями в волосах, ушах, на шее и руках.

Хеджин очень волновалась, пока её вели к Его величеству. Шутка ли! Она, простая девочка, сирота, увидит самого императора Когурё! Будет с ним разговаривать, гулять по парку. Но ещё больше она разволновалась, когда парк остался позади, а её завели во дворец. Неужели её ведут прямиком в покои Его Величества?!? А как же предварительное знакомство? Его не будет? Что же ей делать?!?

Его величество ХунЮн ожидал Хеджин в библиотеке. Специально встал около дивана, чтобы было недалеко нести Хеджин, когда она упадёт в обморок, увидев его, и поймёт, с кем разговаривала запросто в последнее время.

Но его ожидания не оправдались. Да, Хеджин пошатнулась, когда он развернулся к ней лицом. Побелела. Потом покраснела. А потом упала на колени, опустила голову и произнесла:

— Ваше величество! Вы можете приказать живьём содрать с меня шкуру. Я заслужила такое наказание!

ХунЮн оторопел от неожиданности. А потом расхохотался. Всё-таки, Хеджин особенная. Умеет и удивить, и развеселить.

— Поднимись, Хеджин! Даже я не посмею портить твою атласную кожу. Кто же так запугал тебя?

— Мой дядя, господин ВонШик, так грозился, когда я особо… вела себя не подобающе девушке.

— Он бил тебя?

— Нет-нет, Ваше величество! Никогда даже пальцем не дотронулся. Только ворчал.

— Это хорошо! Иначе я подверг бы его наказанию.

— Прошу Вас, Ваше величество! Не подвергайте его наказанию! Дядя всегда был добр ко мне. Относился как к своей родной дочери.

— Хорошо, Хеджин, не буду его наказывать. Присаживайся. Давай сыграем в пай-гоу. Помнишь, как весело мы провели время в доме твоего дяди?

Хеджин очень обрадовалась предложению Его величества. Всё-таки, как она ни храбрилась, её ноги до сих пор дрожали от страха. Так что разрешение усесться на стул, было как нельзя кстати. Да ещё и возможность навести разговор на Талтала, что-нибудь узнать о нём, появилась.

— Спасибо, Ваше величество! Конечно, помню. Мы играли с братом Талталом и господином Ловенсу… Простите, Ваше величество! Можно обратиться к Вам с вопросом?

— Спрашивай, Хеджин!

— Я уже четыре месяца нахожусь в неведении по поводу здоровья моего дяди и участи брата Талтала…

— Что касается твоего дяди, Хеджин, напиши ему письмо сама. Он, наверное, тоже волнуется за тебя.