Твоя жизнь в моих руках

Кончила, закусывая до крови губу, представляя, как он снова пригвождает меня к стене. Но не как племянницу, которую желает наказать. А как женщину, до которой ему хочется дотрагиваться. Находиться рядом. Вдыхать запах.

И легла спать, не понимая, как теперь избавиться от наваждения.

Глава 10

Распорядок дня, установленный не мной, раздражал. С четырёх лет приходилось подстраиваться под жёсткие правила.

Я ощущала себя маленьким заключённым тюрьмы строгого режима. Нет, не оттого, что в детском доме всё было плохо и мрачно. Наверное, для кого-то жизнь там со временем сделалась терпимой.

Но для меня всё так и осталось чужим. Стены. Люди. Я не смогла найти себя, ощущая потерянность. Будто кто-то взял и разорвал меня, как листок бумаги. И от меня осталась лишь половинка. С растерзанными детскими чувствами и смутными воспоминаниями.

Сколько раз мне хотелось сбежать из детского дома — не сосчитать. Каждый раз останавливало простое понимание, что идти некуда.

Ложась спать и вдыхая чужие запахи, я фантазировала о том, как наконец вырвалась отсюда. Примкнула к бродячему цирку и стала девочкой, ходящей по длинному натянутому канату. А подо мной лишь страховочная сетка.

Шаг. Ещё шаг. Балансируя на грани с шестом в руках, в белом обтягивающем трико.

А вокруг зрители, наблюдают за мной затаив дыхание. Я даже ощущаю, как их сердца замедляют темп в напряжённом ожидании.

Дойдёт ли девочка до конца или упадёт с каната?

И моё сердце в такие минуты радостно трепыхалось. Просто потому, что в этой мечте у девочки был выбор.

Поэтому моя детская фантазия казалась олицетворением свободы. Пусть даже связанной со смертельной опасностью.

Жалко, что бродячие цирки я видела лишь в кино.

— Подъём, — почти над самым ухом прозвенел старушечий голос.

Испуганная, дезориентированная, ослеплённая светом, я вжалась в спинку кровати, пытаясь осознать, что происходит.

Надо мной стояла Марго. Полного имени вспомнить не получалось. Одетая так, будто собралась на светский раут. В один из тех костюмчиков от «Шанель», что любят старушки.

— Какого хрена? — возмущаюсь, запоздало понимая, что, наверное, стоило бы фильтровать речь. Но тут же ощущая отвращение. Нет. Хватит. Я устала следовать чужим правилам.

С удовольствием наблюдаю за тем, как лицо моей прабабки наливается кровью. Вены вздуваются. А я не могу понять, что её так вывело из себя?

— Я не позволю, чтобы в моём доме так выражались! — возмущённо, но сухо и строго выговаривает.

Заметив, что судорожно и испуганно сжимаю одеяло вспотевшими пальцами, откидываю его. На мне нет одежды.

Трусики я вчера постирала, надевать одежду с чужого плеча не хотелось. А мою дорожную сумку так и не принесли. Не удивлюсь, если бабка, проведя ревизию, вынесла вердикт сжечь содержимое.

Решив, что старушенция и не такое видела за свою жизнь, встала с постели, сверкая голым задом, и направилась в ванную комнату. Если бы взгляд мог убивать, от меня остался бы только пепел.

Взяла трусы, сохнущие на полотенцесушителе. Бабка последовала за мной, оторопело наблюдая за тем, как я поднимаю их по бёдрам.

— Вы извращенка, что ли? — спрашиваю в лоб, не понимая, как можно настолько беспардонно себя вести. — Будете смотреть, как я писаю?

Какой реакции она от меня ожидала, не могу понять?

Старая карга пару секунд ловила ртом воздух, булькая словами, рвущимися с языка. Явно покрепче тех, что услышала от меня. Но, поняв, что раунд проигран, совсем не культурно захлопнула дверь, покидая ванную комнату.

Странно. Раньше я бы переживала, суетилась. Пыталась бы угодить, чтобы заслужить одобрение. Но сейчас испытывала лишь удовлетворение.

Пусть эта семейка думает обо мне что угодно.

Выходить из временного убежища не хотелось. Но пришлось. Не могу же я весь день сидеть на крышке унитаза.

Бабка ожидала меня, провалившись в удобное мягкое кресло рядом с окном. Скрестив лодыжки, будто она царственная особа.

— С такими манерами и речи не может идти о том, чтобы представить тебя обществу, Вера, — успокоившись, внимательно осматривает меня с головы до ног. Чувствую, как её взгляд буравит веснушки, расползающиеся от носа к щекам. Недовольно.

Пожимаю плечами, ощущая неприятное покалывание от её пристального взора.

— Мне всё равно, это ведь вам надо. А не мне, — заключаю, догадываясь, что, раз бабка на одной стороне с внуком, значит, у них общий интерес. В деньгах.

Марго смотрит хищно. И я узнаю в ней Льва. Он порой смотрит точно так же. Мысленно расщепляя меня на атомы.

— А ты не хочешь стать богатой? — спрашивает, и я вдруг догадываюсь, что пробудила в ней любопытство.

Её глаза из блёклых становятся чуть ярче. Подсвеченные внутренним огнём. Точнее, тлеющими дровишками.

Смотрит на меня как на диковинную игрушку в антикварном магазине.

И я теряюсь от её вопроса.

Хочу. Но какой ценой?

— Я хочу стать свободной, — пожимаю плечами, отводя взгляд.

На тонких сухих губах бабки, обведённых тёмно-алой помадой, расползается улыбка.

— Ничто не способно сделать тебя свободной, кроме денег. За деньги можно купить счастье, здоровье, свободу, любовь — всё, что пожелаешь.

Ещё один змей-искуситель.