Твоя жизнь в моих руках

Я всегда подчинялась кому-то. Годы в детском доме вовсе не стали для меня радужным и светлым воспоминанием. Правила. Расписания. Порядок. Всё опостылело.

Не так давно меня выпустили из стен казённого учреждения. И я не готова так скоро оказаться в чьей-то власти.

Главное — выбраться отсюда, а там уж я придумаю, как не попасть в пасть Питону.

Надо быть хитрее, Вера! Иначе он тебя проглотит и не подавится!

— Хорошо, — соглашаюсь, опуская при этом глаза в пол. — Два дня, я поняла.

— Бери с собой только паспорт, другие вещи тебе не понадобятся, — ставит в известность, словно ни на миг не усомнившись в том, что я готова уехать с ним.

Впрочем, а почему нет? С чего бы богатому дяде думать, что провинциальная племянница, ничего слаще морковки не пробовавшая, должна ему отказать? Он ведь предлагает уехать мне из моей глухомани, расположенной в богом забытом месте, аж в столицу.

Детдомовка вроде меня может лишь мечтать о таком резком повороте судьбы.

У меня ведь не может быть гордости и чести. Ничего кроме голода.

Хмыкаю, не планируя его больше видеть. Пусть считает, что справился. Уж я найду, как затеряться в своей деревне.

Только вот один вопрос меня заботил.

— Как я здесь оказалась?

Его взгляд меняется. Знаете, как бывает у рептилий в кино. Щёлк — обычные зрачки. Щёлк — чёрные вертикальные. И тут же обратно.

Скользит взглядом по моим босым, замёрзшим ступням, забираясь выше к коленкам. Бёдрам, цепляясь за платье и дальше наверх.

Я бы возмутилась. Сказала бы, что никакие дяди так не смотрят на племянниц. Но вместе с тем я не понимала значения этого выражения в его глазах. Он словно вспоминал что-то из произошедшего вчера.

Но что?

— А ты не помнишь? — на его лице появляется тень улыбки. Колючей, циничной.

Хочется возразить. Но мне нечего сказать.

Сколько бы ни рылась в памяти, но не могла вычерпать ни одного мало-мальски внятного воспоминания. Лишь разрозненные куски, не имеющие никакой связи друг с другом.

— Нет, не помню, — тихо выдыхаю, с надеждой глядя на него. Может, он прольёт свет на минувшие события?

Он подаётся корпусом немного вперёд. Сводит брови, будто не до конца доверяя моим словам. И впивается в меня взглядом, не желая пропустить момент, когда я могла бы ему соврать.

— Ничего из того, как вела себя вечером?

От его уточняющего вопроса становится ещё дурнее.

Я не пила с четырнадцати лет. С того дня, как меня первый раз накрыло от алкоголя.

Впрочем, учитывая этот самый первый раз, наверное, и вчера я могла сотворить всё что угодно.

Качаю сокрушённо головой. Надо будет расспросить Лиду. Ох, зачем она дала мне выпить? Ей лучше всех известно, что мне нельзя.

Дядя отчего-то выглядит крайне довольным. Я даже замечаю, как он расслабляется, откидываясь на спинку кресла. Его лицо почти преображается. Становясь менее жёстким. Более привлекательным и молодым.

Интересно, сколько ему лет?

— Ты вела себя ровно так, как я и ожидал от тебя, — поднимается во весь исполинский рост, занимая своими габаритами всё пространство гостиной.

Мне тут же начинает казаться, что в комнате стало слишком тесно для нас двоих. Захотелось ещё попятиться, пока не смогу ощутить спиной входную дверь. И бежать куда глаза глядят.

Но продолжаю стоять на месте, переваривая его ответ. Ощущая себя беззащитной без воспоминаний.

— И, кажется, это твоё, — он совершает какое-то движение носком грубых ботинок. И я с ужасом наблюдаю, как мои трусики в ромашку летят с пола в мою сторону.

Как мои трусы оказались под журнальным столиком? Что, чёрт возьми, здесь творилось ночью и чего он от меня ожидал?

***

Белые ромашки разлетаются, хоть гадай по ним. В моём возбуждённом воображении лепестки летят по комнате и приземляются к моим ногам.

Стыд окатывает горячей волной всё лицо, делая меня пылающе красной. Так что мои веснушки ярко выделяются. Я как факел. Если задержусь здесь ещё на минуту, то от меня кроме пепла больше ничего не останется.

Платье узкое. Не по размеру. Стеснённая им, да ещё и без белья, я, раскорячившись, поднимаю с пола трусы, чтобы не засветить их отсутствия. Зажимаю в кулаке и тут же выпрямляюсь.

Оказалось, Питон стоит в шаге от меня. Он и двигается беззвучно, как змея. Из-за его габаритов ощущаю себя некомфортно. Проще, когда понимаешь, что можешь дать отпор человеку, если придётся. А ему достаточно сделать одно движение ногой, и я окажусь под его ботинком.

Мы смотрим какое-то мгновение друг другу в глаза. Мой горячий, взбудораженный, огорчённый взгляд встречается с его холодным и циничным. Между нами возникает странное напряжение. Но я не в состоянии разобрать: его ощущаю лишь я или дядя Питон тоже?

Напряжение падает, как только мужчина приподнимает вопросительно бровь. Словно давая понять, что я слишком долго на него пялюсь.

Пятясь, будто опасаясь, что он сейчас схватит мои нечёсаные волосы и вернёт меня обратно, я отошла к выходу, обнаружив там свои туфли на высоком каблуке.

Всё ждала, когда он что-то скажет. Пригрозит. Но дядя, или кто он там мне, лишь молча наблюдал за моими дёргаными движениями.