Твоими молитвами

Я выключила компьютер, сложила документы в стопку и поднялась со стула.

— Анна Григорьевна, — обратилась я к ней, — а кто закрывает кабинет?

Она ответила не сразу. Не стала прерывать работу для того, чтобы мне ответить. Потом подняла голову и посмотрела на настенные часы.

— Уже без четверти семь, — поразилась она.

— Даже чуть больше.

Она отложила карандаш и потянулась, разминая затекшие от долгого сидения на одном месте мышцы.

— Закрывает тот, кто уходит последним, и этот человек — я, — сообщила она. — И на работу прихожу раньше всех.

— Приходите раньше всех, уходите позже, — покачала я головой. — Для меня это подвиг.

— Привыкла, — спокойно ответила она.

Бывают моменты, когда не знаешь, как продолжить разговор. Для многих это пытка, насколько я знаю. Подобное произошло и сейчас. Анна Григорьевна не была расположена к болтовне, она отвернулась к окну, сняла очки и опустила подбородок на руки. Но резко уходить я тоже не хотела, поэтому сделала еще одну попытку.

— Да, судя по бумажному завалу, дел у вас много, — с уважением признала я. — Наверное, голова постоянно этим занята.

Сказала и тут же прикусила язык.

«Она спасается работой, — догадалась я. — Потому что только на работе может отвлечься, забыть на время о смерти дочери. Черт возьми, как же я не поняла этого сразу!»

Ругала я себя, конечно, на чем свет стоит. Но подойти к Анне Григорьевне, обнять ее за плечи и извиниться за свою бестактность не могла. Нельзя. Она не знает того, о чем знаю я. И, судя по всему, в сочувствии не нуждается.

Сочувствие. А так ли ей нужно? Это же больно, когда тебя заставляют вновь погрузиться в тьму, на самое ее дно, с которого ты с таким трудом заставляешь себя подняться каждое утро.

Возможно, я ошибалась, и Анна Григорьевна, напротив, хотела бы поговорить о дочери, но что-то мне подсказывало, что я ошибаюсь.

В коридоре хлопнула еще одна дверь. Кто-то загремел ключами. Послышались громкие шаги, и на пороге появился Савостин. Очевидно, он забыл, что я не одна, и был готов отпустить одну из своих шуточек, но, увидев Анну Григорьевну, притормозил. Она тут же водрузила очки обратно на переносицу.

— Пора домой, Анна Григорьевна, — обратился к ней Савостин. — Закончите завтра. Не до ночи же сидеть.

— Хорошо, Андрей Максимович.

Она послушно поднялась со стула.

— Мы пойдем, Анна Григорьевна, — продолжал Андрей. — Вас подождать?

— Зачем? Идите, — покачала головой женщина. — Я еще сейчас цветы поливать буду, окошки проверю — закрыты ли.

Андрюха понимающе кивнул.

— Окошки — это важно, — согласился он. — Тогда до свидания?

— Да, всего доброго вам, — торопливо ответила Анна Григорьевна.

— До завтра, Анна Григорьевна, — попрощалась я.

— До завтра, Женя, — холодно произнесла моя новая коллега.

Я покидала кабинет с тяжелым осадком на душе.

* * *

Разумеется, Андрей Максимович попросил подбросить его до дома. Я и сама не планировала расставаться с ним засветло, поэтому я бы сама предложила ему прокатиться со мной. Хотелось обсудить прошедший день.

На первом же светофоре Андрюха решил развести меня на откровенность:

— Как тебе в целом обстановка?

Его вопрос можно было трактовать как угодно. Учитывая все, что сегодня случилось — а не случилось ровным счетом ничего, — я не знала, с чего начать. Поэтому решила ответить вопросом на вопрос:

— Как может Анна Григорьевна работать там, где умерла ее дочь?

Савостин задумался.

— Я задавался эти вопросом, скажу тебе честно, — помедлив, ответил он. — Мне трудно это представить. И страшно. Потому что я никого из близких людей не терял. Мать жива, и слава богу. А больше у меня никого и нет.

Как бы ни хотелось примерять на себя роль человека, понесшего тяжелейшую утрату, но мне все же пришлось это сделать.

Тетя Мила, к примеру. Была — и нет ее. Все ее мясорубки, подносы, приправы останутся, а ее не будет. Я стану смотреть на эти вещи и не буду понимать, что происходит. А потом до меня дойдет. В этот момент я могу быть где угодно. В магазине, у врача, на улице, дома перед телевизором. Упадет последняя капля в чашу безысходности, и все. Вот тогда, вероятно, и начнется самый настоящий ужас. Тетя Мила. Нет. Нет, даже представить страшно.

А Анна Григорьевна это пережила. И живет себе дальше. Если это можно, конечно, назвать жизнью.

— Ладно, — выдернул меня из ужасов Андрюха, — ты не углубляйся. А то смотрю, что уже уплыла куда-то. Что там по нашей теме?

А по нашей теме ничего и не было. Ничего подозрительного я не заметила. Вполне себе обыкновенные люди со своими привычками и характерами. Говорить сейчас о чем-то было рановато. Первый день — первое впечатление. Говорят, оно не обманывает, но я считала это утверждение весьма спорным. И успела повидать преступников на своем недолгом веку. Конечно, не пачками они передо мной проходили, но кое с кем сталкиваться приходилось, после чего я поняла, что далеко не все преступники имеют один-единственный психотип. Далеко не у каждого преступившего закон имелся определенный набор, с которого все началось.