Твоими молитвами

— Ты даже не представляешь, как у нас любят смотреть на других и делать выводы, — усмехнулась Алина. — Людям мало надо. Что увидели, то и есть. Субъективизм против здравого смысла. Сама бы не поверила, но столкнулась именно с таким. Маринке досталось больше, чем мне. Несмотря на то, что ее мать всю жизнь провела на этой чертовой фабрике. Но я знаю, почему Маринка так себя вела. Именно назло Анне Григорьевне, потому что та всю жизнь на куски рвала родную дочь.

— За что же она ее так?

— Анна Григорьевна — человек, застрявший в своем времени, — пояснила Алина. — У нее папаша был жестокий, это мне Маринка рассказывала. Судя по всему, дочь он тоже держал в ежовых рукавицах. Анна Григорьевна, в свою очередь, воспитывала Маринку точно так же жестко. Держала в строгости, жестоко контролировала, но в чем-то перегнула палку. Маринка выдохнула только тогда, когда от матери съехала, но та все равно в ее жизнь лезла.

— Но Марина продолжала работать рядом с деспотичной мамашей, — заметила я. — Что же ей мешало уволиться?

— Она это планировала, — ответила на это Алина. — Но не успела. Задержалась, потому что вдруг между ней и Малаховым случился служебный роман. Ой, не смотри на меня так. Об этом разве что ты не знаешь, а так все были в курсе. Не знаю, на что она рассчитывала, конечно. Все это было несерьезно, он бы все равно ее оставил. Когда Маринка это поняла, то сама ушла от него. В общем, сплошная печаль-тоска.

— Может быть, все это так сильно повлияло на нее, что она не выдержала? — предположила я. — Мать-тиран, с которой вместе работаешь. Неудавшиеся отношения. Слухи, гуляющие по углам. Да тут целый набор, тебе не кажется? Никто не знает, сколько у него болевых точек. Ее мог доконать любой пустяк, который стал последней каплей.

— Я знаю, из-за чего она могла решиться на самоубийство, — огорошила меня Алина. — Догадываюсь, что ее к этому подтолкнуло. Но не могу утверждать точно.

Вот это поворот.

Она заглянула в сигаретную пачку и вдруг сунула мне ее в руку.

— Забери, — попросила она. — Там чуть-чуть осталось, мне не надо. Не хочу каждый раз после смерти очередной подруги хвататься за эту дрянь. Мне, может, еще детей рожать, а им это точно не понравится. Пойдем, — резко сменила тему Алина. — Давно тут стоим, потеряют нас.

Мы не спеша пошли в сторону главного корпуса.

— После того как Марина разошлась с Малаховым, она стала другой, — продолжила Алина. — Не вдруг и не сразу, но довольно быстро поблекла. Все краски слетели, будто цветное фото превратили в монохромное. Изменилась и внешне, и внутренне. Ее что-то мучило, но это точно была не тоска по Малахову. А по ночам — кошмары. Она поделилась как-то, и я принесла из дома одни таблетки, которые моей маме привез знакомый из-за границы. Успокаивающее, вроде нашей валерьянки, только действует сильнее. Препарат исключительно гомеопатический, я состав лично читала. Там не было ничего опасного. Маме они не подошли — слишком слабый эффект, а вот Маринка потом благодарила. Говорила, что ей помогают.

— Досталось вам, — пробормотала я. — В голове не укладывается. Какая-то темная история.

— Точно подмечено, — согласилась девушка. — После этого в офисе как будто постоянно в воздухе висит что-то тяжелое и давящее. Какая-то опасность.

— Это из-за Анны Григорьевны? Угадала?

— Да. Думаю, из-за нее, — ответила Алина. — И из-за Маринки, конечно. Олень вообще готов прибить за одно упоминание ее имени. Ты сама видела. Он сох по ней, а она его отшила. Он по жизни ненормальный.

В чем-то я была с ней согласна. Не во всем, конечно, но определенно во многом.

За стеной одного из кирпичных корпусов что-то громыхнуло. Вдоль высокого забора, который огибал территорию фабрики, один за другим проехали несколько грязных грузовиков. Пылища после них необыкновенная. Мы отошли в сторону, уступая дорогу машинам. Разговор то и дело прерывался.

Нам все чаще стали встречаться группы людей. Буквально десять минут назад вокруг было пусто. Приближался официальный обеденный перерыв, и, видимо, многие хотели прийти в столовую раньше других, чтобы не толкаться в очереди. Алина, как я поняла, была со многими знакома.

Мы зашли в здание корпуса. Но и тут невозможно было спокойно поговорить.

Алина сделала попытку возобновить рассказ, но потом умолкла.

— Зачем я тебе все это выложила? — рассмеялась она. — Не пойму.

— Мне было интересно, — возразила я. — Значит, нужно было выговориться.

— Наверное, — ответила Алина. — Да и Анна Григорьевна постоянно рядом. Все это угнетает. Если бы не Ваня, который то и дело разряжает обстановку, то работать было бы невозможно. Вот и болтаю тут.

— Это, кажется, называется «закрыть гештальт», — вспомнила я. — Бывает, что прошлое упорно не отпускает. Тогда нужно заново пережить, инсценируя события. Так проще понять, как быть дальше, и увидеть прошлое другими глазами. Многим помогает. Похоже, тебе именно это и нужно.

— И тебе зачем-то это нужно, — вдруг сказала Алина. — Я поняла это, пока ты делала вид, что курила. Ты ведь не куришь, правда?

Мне стоило немалых усилий сохранить обычное выражение лица.