Творение. История искусства с самого начала

Якопо Беллини. Рождество. 1440–1470. Металлический грифель, бумага. 41,5 × 33,3 см

То, что в середине столетия флорентийский дух воцарился в Венеции, произошло во многом благодаря стараниям одного венецианца — Якопо Беллини. На грунтованном пергаменте с помощью заостренного штифта из мягкого металла, чаще всего свинца или серебра, Беллини создавал длинные серии рисунков, где персонажи христианских и языческих мифов изображались в архитектурных декорациях, в перспективе, отмеренной по линейке. Он часто включал в свои композиции фрагменты древней архитектуры, хотя определить, рисовал ли он их с натуры или просто выдумывал, очень трудно. И всё же в этом сочетании древнего мира мифов и богов и современного рисунка, основанного на науке, нет ничего удивительного: Беллини находит идеальный компромисс между тем и другим. Его рисунки, по-видимому, вовсе не были набросками для живописных картин, это были самоценные произведения, упомянутые в последней воле его вдовы, Анны Ринверси, как «quadros designatos» («графические картины»).

У Якопо и Анны было четверо детей. Их дочь Николозия вышла замуж за Андреа Мантенью. А двое из трех сыновей — Джованни и Джентиле — стали ведущими венецианскими художниками: Джентиле был выдающимся дипломатом и создателем зрелищных исторических полотен и портретов, а наполненные светом образы природы кисти его младшего брата Джованни заложили традицию венецианской школы живописи, которая будет греметь на весь мир. Когда немецкий художник Альбрехт Дюрер в 1506 году посетил Венецию, он навестил уже легендарного к тому моменту Джованни. «Он очень стар, но по-прежнему лучший в живописи», — писал Дюрер, возможно, воображая себя единственным соперником Джованни.

Джованни Беллини учился на изобретениях своего зятя Андреа Мантеньи, в особенности он воспринял его твердый, линейный стиль и почти что каменность форм, которые Мантенья частенько изображал на своих картинах[297]. И всё же любовь к цвету и созданию атмосферы привела Джованни к живописи, ведомой не холодной выверенностью, а светом глубокого духовного чувства.

Это чувство ясно и полно прослеживается в пейзажных декорациях его картин по мотивам христианских притч. На создание «Моления о чаше» его подвигла более ранняя работа Мантеньи, образ одинокого страдания в ночи. Христос молится в Гефсиманском саду, пока трое его учеников спят. Римские солдаты, ведомые Иудой — учеником, предавшим Христа, — уже подходят, чтобы арестовать его. Христос взывает к ангелу, парящему в утреннем небе, — призрачному очертанию на фоне лазури небес и серых облаков, подсвеченных снизу первыми лучами еще невидимого солнца, осветившего горизонт. На картине Беллини этот поиск избавления и искупления присутствует во всём пейзаже, подобно отраженному и преломленному свету, разлитому по окружающим холмам и в самой атмосфере. Глубина чувства в картине Беллини достигается не только композицией, но и техникой. Как и Мантенья, он сначала писал яичной темперой, однако плавные переходы и свечение утреннего неба на его картине, вероятно, обязаны новой технике — масляной живописи. Прозрачные слои, которые получаются при смешении сухого красителя с быстросохнущим маслом, например, из льняного семени, произвели революцию в европейской живописи, пошедшей по стопам художников из Бургундских Нидерландов.

В то время как на севере, в Бургундии, масляная живопись сделала возможной точную и филигранную передачу естественного света, венецианские художники действовали на другом конце спектра. Большие изображения религиозных процессий на огромных полотнах создавал брат Джованни, Джентиле Беллини, передавший эту традицию художнику Витторе Карпаччо. Из мастерских этих художников выходили портреты и плавучего города, и самого Венецианского государства. В просторных и напыщенных залах Дворца дожей художники и их подмастерья возводили специальные подмостки, чтобы писать нескончаемые сцены процессий, и сами стены здания словно становились прозрачными, открывая вид на водные празднества и славные страницы истории республики, побеждавшей своих соперников и в бою, и в торговле. Такие картины писались также по заказу братств мирян или скуол (scuole) — благотворительных организаций, располагавшихся в изысканных зданиях. Тем не менее за всей этой зрелищностью скрывалось нечто более глубокое и важное: новое ощущение радости от того, что видел человек, от всего зримого мира, в особенности от сельских пейзажей, мимо которых лежал путь к Венецианской лагуне[298]. Именно в мастерской Джованни Беллини, которая в последние десятилетия XV века стала настоящей школой венецианской живописи, целое поколение художников училось передавать в картинах это ощущение.

Джованни Беллини. Моление о чаше. 1458–1460. Темпера, дерево. 80,4 × 127 см