Караваджо в этом сумраке виделись темные углы холодной капеллы или закоулки вокруг Пьяцца Сан-Луиджи в Риме, где он жил и работал. Натурщиков и атмосферу своих картин он брал прямо с улицы: описываемая им среда лишена классических идеалов, которые так долго доминировали, теперь ее заменила грязь, пот, сморщенные любы, затененные лица, страх и насилие. В одном углу сгрудились люди — слева вооруженные солдаты сталкивают вместе двух мужчин, а другой мужчина, раскрыв рот от ужаса, бежит при виде этой сцены. Можно было бы подумать, что это драка в таверне и солдат позвали разогнать сборище и арестовать буйных гуляк, если бы не глубокое волнение на лицах троих мужчин слева. Караваджо запечатлел момент, когда Христа, после того как Иуда предает его поцелуем, арестовывают в Гефсиманском саду: убегающий с криком человек — это святой Иоанн, его голова странным и тревожным образом сливается с головой Христа[381]
. Перед нами нравственная коллизия: акт предательства, совершаемый при поддержке имперской власти, Рима, наталкивается на более великую силу — человеческое достоинство, которое выражает печальное лицо и скрещенные руки Христа, спокойно принимающего свою участь.В таких работах, как «Поцелуй Иуды», Караваджо соединял виртуозное живописное письмо Тициана со знаменитой техникой кьяроскуро Леонардо и превращал их в драмы, пронизанные обновленной силой католической церкви и историями из жизни святых, которых она прославляла; пусть даже загорелые лица и грязные ноги героев Караваджо не всегда одобрялись церковниками. Если Микеланджело соблюдал строгую иерархию сюжетов, то для Караваджо какой-нибудь цветок мог быть столь же завораживающим, как и житие святого, особенно если этот цветок умирал. Художник смотрел на мир с пристальностью и скептицизмом исследователя, а не влюбленного в идеал художника.
Караваждо не был в этом одинок. Благодаря поколению ученых, стремившихся развеять старые ложные представления, в особенности о строении космоса, мир раскрывался по-новому. Астрономы от Коперника до Галилео Галилея (с которым была знакома Артемизия Джентилески) пришли к удивительному выводу, что человек вовсе не находится в центре мироздания. Древние солнцепоклонники — ацтеки, митраисты, египтяне периода Амарны, — как оказалось, были интуитивно правы. Действительно, в центре человеческого существования находится солнечный диск, обладающий почти божественной властью.
Этот переворот в сознании сопровождался возрождением веры в силу непосредственного наблюдения. В 1609 году Галилей впервые показал публике новый прибор под названием телескоп, с помощью которого попытался доказать теорию Коперника о том, что Солнце, а не Земля является центром нашей Солнечной системы, хотя впоследствии его заставили отказаться от этих взглядов. Древние тексты, полагавшие человека средоточием всего сущего, перестали быть главным источником знания. Многие века высшим авторитетом оставалась «Естественная история» Плиния. Теперь всё менялось. Наука отбросила множество магических представлений о мире, так же как и живопись. Католическая церковь, возрождающаяся во всём своем могуществе, хорошо понимала, что образы черпают свою власть не в таинственной энергии или некой тайне внутри картины — например, ногтя с ноги святого, придающего силу реликвии. Эта власть исходит от индивидуального стиля художника, от его способности с помощью масляной живописи создавать убедительные отражения видимого мира.
К середине XVII века масляная живопись утвердилась не только в Европе, но и добралась, например, до Перу в результате его завоевания в 1532 году испанцами под предводительством Франсиско Писарро и последующего уничтожения древней культуры инков. В эту испанскую колонию стали приезжать испанские и итальянские художники-миссионеры — в частности, иезуит Бернардо Битти, который умер в Лиме в 1610 году, — они привозили с собой свои полотна и авторитетные руководства, например вышедшее в 1649 году в Севилье «Искусство живописи, ее древность и величие» Франсиско Пачеко с практическим разделом, посвященным масляной живописи.
Древняя столица инков Куско стала центром перуанской школы живописи, в основном посвященной религиозной тематике в исполнении испанских, креольских и перуанских мастеров. Как и другие художники, перуанский живописец Диего Киспе Тито (кечуа из аристократической инкской семьи) часто заимствовал свои композиции из фламандских гравюр, добавляя в них колорит, навеянный Бернардо Битти, так что получались почти брейгелевские композиции с настроением, близким Караваджо. Он сделал себе имя, создав двенадцать картин, изображающих знаки зодиака и рассказывающих каждая одну из христианских притч, — эти картины находятся в Кафедральном соборе Куско. Обладая узнаваемым индивидуальным стилем, Киспе Тито стал ведущей фигурой школы Куско, которая процветала на протяжении около двухсот лет.