Творение. История искусства с самого начала

Афинский дух ваяния нашел себе новый приют в прибрежном средиземноморском городе, основанном одним из потомков Александра Великого в Малой Азии. Пергамская цитадель была построена, чтобы служить сокровищницей эллинистической династии Атталидов, и прославилась благодаря своей библиотеке и мастерским. Атталиды считали себя восточными афинянами — выделяясь любовью к искусству и продвижению греческого духа любознательности — в противоположность своим врагам «галатам», то есть кельтским галлам, западным варварам, мигрировавшим через Балканы. Однако Атталиды проявили к своим врагам больше уважения, чем афиняне: они установили в святилище пергамского Акрополя три статуи, из которых две изображали галла и его жену, убитую им перед тем, как совершить самоубийство, чтобы не попасть в плен. Третья статуя, названная «Умирающий галл», изображала воина перед смертью: усы и золотой торквес (толстое металлическое кольцо, которое носили на шее) указывают на его принадлежность к северным племенам, однако его благородная, картинная поза говорит о том, что он умирает героически, как герои Троянской войны.

«Умирающий галл» демонстрирует сознательное любование страданием и смертью, встречающееся только в греческом мире. Для IV века до нашей эры это не было чем-то новым: в раннем искусстве Древней Греции его позу предвосхищает фигура павшего воина на фронтоне храма на острове Эгина. Эгинский воин показан обнаженным, он страдальчески устремил взгляд в землю, не желая сдаваться, и тяжело оперся на щит, словно заставляя себя встать и продолжать сражаться. В греческой скульптуре за военным триумфом всегда угадывалась человеческая эмоция: эгинский воин был создан примерно в 500 году до нашей эры, еще до золотого века афинской скульптуры. Эллинистические скульпторы подчеркнули эту эмоцию, создав более чувственный образ смерти, которую побеждает не богатство и обещания загробной жизни, а искупление через страдание.

Агесандр, Полидор, Афинодор. Лаокоон и его сыновья. I в. н. э. Мрамор. Высота 208 см

На западе, в Лации, римлян не привлекали изображения страданий — за одним исключением. В ряду последних творений, вышедших из скульптурных мастерских Пергама, был образ борьбы и мучений, вызвавший (и продолжающий вызывать) страстное восхищение: сцена из Троянской войны, которая, кажется, ясно возвещала конец греческого мира. Перед нами сплетение тел: две толстые змеи обвивают бородатого мускулистого мужчину и двух изящных юношей. Кажется, будто вся мощь фриза Парфенона здесь направлена вовнутрь. Это троянский жрец Лаокоон, который вместе с сыновьями был убит посланными богами змеями за то, что пытался раскрыть хитрость греков, спрятавшихся в большом деревянном коне, чтобы пробраться в Трою (вероятно, это была самая скандальная тактика осады в истории). Лаокоон и его сыновья изображены в момент нарастающей паники, когда они понимают, что их борьба напрасна, что змеи слишком сильны и их не одолеть. Отчаянный жест юноши справа, наклонившегося, чтобы освободить ногу от пут змеи, которая уже обвила его плечо, эхом отражается в страдальческом крике его отца в центре: он запрокинул голову в тщетной мольбе к богам о пощаде. Римский поэт Вергилий создал самое знаменитое описание двух гигантских змей («Кровью полны и огнем глаза горящие гадов»), выползших из моря на берег и заставших Лаокоона и его сыновей врасплох.

…Змеи же прямо
К Лаокоонту ползут и двоих сыновей его, прежде
В страшных объятьях сдавив, оплетают тонкие члены,
Бедную плоть терзают, язвят, разрывают зубами;
К ним отец на помощь спешит, копьем потрясая, —
Гады хватают его и огромными кольцами вяжут,
Дважды вкруг тела ему и дважды вкруг горла обвившись
И над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей.
<…>
Вопль, повергающий в дрожь, до звезд подъемлет несчастный, —
Так же ревет и неверный топор из загривка стремится
Вытрясти раненый бык, убегая от места закланья.[84]