Творения

28. 1. Поэтому нет в жизни ничего другого, к чему должен стремиться наш разум и наша сущность, кроме познания Бога, Который породил нас, кроме религиозного и благочестивого почитания Его. Поскольку же философы уклонялись от этого, они не были мудрыми. 2. Хотя они и искали мудрость, все же, поскольку искали ее неправильно, уходили от нее еще дальше и впадали в такие заблуждения, что не овладели даже обычной разумностью. 3. Ведь они не только не желали признавать религию, но и упраздняли ее, пока, захваченные образом ложной добродетели, пытались освободить души от всякого страха. Это ниспровержение религии получило имя [почитания] природы. 4. Они ведь, поскольку или не знали, Кем сотворен мир, или желая убедить, что божественный Ум ничего не вершит, утверждали, что матерью всех вещей является природа, как бы говоря, что все родилось само по себе. Этим самым они вполне определенно признавали свое незнание. Ведь природа, отделенная от Провидения и божественного могущества, решительно ничего не представляет. 5. Ибо если они природу называли Богом, то какая такая причина говорить скорее о природе, нежели о Боге? Если же природа является у них разумом, или необходимостью, или обстоятельством рождения, то она не может сама по себе наделять чувством, но необходимо, чтобы существовал божественный Ум, который бы своим Провидением давал основу для рождения всякой вещи. Или если природа является землей и небом, и всем, что рождено, то природа является не Богом, но творением Божиим.

6. Пребывая почти в таком же заблуждении, они верят, что существует Фортуна, играющая, словно некая богиня, человеческими делами, ибо не знают, откуда они получают блага и несчастья. 7. Они считают, что им назначено бороться с ней, при этом не сообщают, кем и по какой причине [это назначено], и лишь похваляются тем, что во всякий момент [своей жизни] борются с Фортуной. 8. Всякий из них, утешая кого‑либо другого по поводу гибели или утраты близких, пылкими словами поносят имя Фортуны, и нет совершенно ни одного рассуждения у них, в котором бы она не оскорблялась. 9. Марк Туллий в своем Утешении говорит, что он постоянно борется с Фортуной и что он одержал над ней верх, когда стойко сдержал натиск врагов, и даже тогда не был ею сломлен, когда, изгнанный из [пределов] родины, был лишен родного крова, но тогда, когда [он] потерял любимую дочь, постыдно признал себя побежденным Фортуной. „Я уступаю, — сказал он, — и поднимаю руку“. 10. Что может быть несчастнее такого человека, который так сдается? „Безрассудно [бороться с судьбой]“, — говорит он. Но он открыто признавал себя мудрецом. Зачем же он присвоил себе это имя? Зачем ему презрение мира, которое оправдывается в высокопарных фразах? Зачем это внешнее отличие от других? Зачем вообще, ты даешь наставления в мудрости, если не нашлось еще никого, кто стал бы [вследствие этого] мудрым?

Хоть кто‑нибудь станет ненавидеть нас за то, что мы отрицаем, что философы мудры, в то время как они сами признают, что ничего не знают и не понимают? 11. В самом деле, оказавшись однажды в таком затруднении [перед неизвестным], что не в состоянии были даже что‑то выдумать, они, принужденные незнанием, словно бешеные, взбрыкивают и кричат, что они слепы и лишены разумения. 12. Анаксагор заявляет, что все покрыто тьмой. Эмпедокл жалуется, что путь в душу узок, словно ему этот путь нужен под повозку или квадригу. 13. Демокрит говорит, что истина лежит погруженная как бы в колодце, столь глубоком, что нетунего дна. Это, бесспорно, глупо, какипрочее. 14. Ибо истина не лежит, словно погруженная в колодец, куда он мог бы и спуститься, и даже упасть; но лежит [она] как бы на вершине высокой горы или, скорее, на небе, что вернее всего. 15. Почему же он сказал, что истина лежит скорее в глубине, нежели находится вверху? Наверное, он предпочитал также и ум помещать в ногах, в пятках, а не в груди или голове. 16. Настолько они были далеки от истины, что даже положение тела не побуждало их к тому, чтобы искать истину вверху. 17. Из такой безнадежности найти истину родилось знаменитое признание