Творения

7. Но, как я уже говорил, смысл мудрости в обуздании не страстей, а их причин, так как страсти возникают извне, и не им непосредственно нужно надевать упряжь, поскольку и незначительные страсти могут быть при великом преступлении, и большие — вне преступления. Но страсти должны проявляться в соответствующее время, ситуации и месте, чтобы страсти, которыми можно пользоваться правильно, не стали пороками. 8. Ведь как благом является идти верно, а бедой — блуждать, так и возбуждать страсти при верных обстоятельствах является благом, а при неверных — злом. 9. В самом деле, влечение, если оно проявляется в отношении законного супруга, пусть даже оно пылкое, не несет в себе греха, если же оно проявляется в отношении другого человека, пусть даже незначительно, является большим прегрешением. 10. Итак, не является прегрешением ни гневаться, ни жаждать, ни проявлять влечение, но прегрешением является быть гневливым, жадным, похотливым. Ибо тот, кто гневлив, гневается также и на то, на что не следует гневаться, или тогда, когда гневаться не должно; тот, кто жаден, жаждет также и то, чего нельзя; тот, кто похотлив, сладострастен также в отношении того, к кому проявлять влечение противоречит законам. 11. Итак, все рассуждение должно сводиться к тому, что, поскольку силу этих страстей невозможно сдержать, да и не нужно сдерживать, ибо они от рождения даны для исполнения жизненных функций, нужно стремиться на правильную дорогу, чей путь лишен ошибок и рисков.

17. 1. Однако я стремлюсь продолжить дальше изобличение, поскольку рассмотрение вопроса показывает: то, что философы считали пороками, не только пороками не являются, но и оказываются великими добродетелями. Из них ради их же убеждения я возьму то, что, как я считаю, непосредственно относится к делу. 2. Страх или боязнь они помещают в число великих пороков и считают их немощью души, противоположность которых — смелость; если у человека была бы смелость, то не было бы никакого места страху. 3. Неужели же кто‑то верит, что может быть так, чтобы тот же самый страх оказался великой смелостью? Вовсе нет. Ведь никому не кажется, что природа потерпела бы то, чтобы нечто превращалось в свою противоположность. 4. Однако я без какого‑либо выразительного умозаключения, как это делает у Платона Сократ, который заставляет тех, с кем ведет спор, признать то, что они отрицали, но очень просто покажу, что великий страх является великой добродетелью. 5. Никто не станет сомневаться, что боязнь бедности, изгнания, тюрьмы или смерти является пороком слабой и робкой души; всякий, кто не страшится этого, считается весьма смелым человеком. Кто же боится Бога, тот совершенно ничего не боится. 6. Для доказательства этого не нужны аргументы. Ведь повсюду известны и до сих пор по всей земле видны истязания почитателей Бога, в ходе которых придумываются новые невиданные способы пыток. 7. И действительно, о видах смерти душа даже вспоминать боится, когда истязание лютых зверей свирепствует больше самой смерти. Но все же счастливая и неодолимая терпеливость переносит эти страшные страдания тел без всякого стона. 8. Эта добродетель являла всем народам, провинциям и самим мучителям великое чудо, когда терпеливость одерживала верх наджестокостью. 9. Но эту добродетель создал именно страх перед Богом. Итак, страх, как я говорил, нужно не искоренять, как стоики, и не умалять, как хотят перипатетики, но направлять на верную стезю, и нужно избавляться от боязней, но так, чтобы осталась только эта одна, [т. е. перед Богом]. Она, поскольку является законной и правильной, единственная делает так, чтобы все прочие страхи не могли быть сильны.