Творения

Но когда я коснусь бесстыдных шуток сцены, то мне стыдно и передавать о том, что там говорится, стыдно и осуждать то, что там делается, – осуждать строфы из басен, хитрости прелюбодеев, бесстыдство женщин, шутовские игры, гнусных скоморохов, самых даже почетных отцев семейств, то приходящих в оцепенение, то выказывающих любострастие, – во всем оглупевших, во всем бесстыдных. И не смотря на то, что негодяи, не обращая внимания ни на происхождение, ни на должность, не дают никому в своих словах пощады, несмотря на то все спешат на зрелище. Находят удовольствие в том, чтобы видеть общее безобразие, знакомиться с праздностию и приучаться к ней. Сходятся в этот дом публичного бесстыдства, в это училище непотребства для того, чтобы и тайно совершалось только то, что изучается публично; среди самых законов научаются тому, что запрещается законами. Что же делает на этих зрелищах христианин, верующий, – которому непозволительно и помышлять о пороках? Какое удовольствие находит в изображениях похоти, могущих довести его до того, что и сам, потерявши здесь стыд, сделается более отважным на преступления? Приучаясь смотреть, он приучается и делать. Даже те из женщин, которых несчастие довело до рабства непотребству, – в публичном месте скрывают свое распутство и предаются наслаждению похотию только тайно: стыдятся показывать себя открыто даже те, которые продали стыд свой! А между тем, это публичное позорище совершается пред очами всех, и совершающие опереживают непотребство бесчестных женщин. Допытывались даже, как бы совершать любодеяние в глазах других!..

К вышесказанному бесстыдству принадлежит и другое одинакового достоинства. Вот человек, у которого переломаны все члены, вот муж, изнеженный и расслабленный более, чем женщина, искусник объясняться жестами; – и из-за одного его, нето мужчины, нето женщины, приходит в движение весь город: он будет разыгрывать на сцене баснословные беспутства древности. Так-то любят не позволенное, любят, чтобы снова представлено было пред взоры даже то, что скрыто уже временем! Для похоти недостаточно наслаждаться настоящим злом, – нет, она хочет чрез зрелище усвоить себе и то, чем грешили еще в давнее время.

Говорю: непозволительно верным христианам, совершенно непозволительно ни присутствовать на зрелищах, ни быть вместе с теми, которых Греция, для увеселения слуха, посылает всюду, выучив их разным пустым искусствам. Вот один из них подражает грубому воинскому шуму трубы; другой, надувая флейту, извлекает из нее печальные звуки; а тот, с усилием захватив в легкие дыхание и состязаясь с хорами и звучным человеческим голосом, перебирает отверстия орга́на и, то сдерживая дыхание, то втягивая его внутрь и потом выпуская в воздух чрез известные щели инструмента, и затем прерывая звук на известном колене, – неблагодарный художнику, который дал ему язык, – усиливается говорить пальцами! А что сказать о комических бесполезных усилиях, – о великих неистовствах трагической речи, – о напряжении нервов во время крика? Хотя бы все это и не было посвящено идолам, – и тогда верные христиане не должны бы ни посещать этих зрелищ, ни смотреть на них: потому-что хотя бы во всем этом и не было прямого преступления, однако все же тут есть величайшая и вовсе неприличная верным пустота. Не явное ли безумие тех, которые людям праздным доставляют занятие – бить себя, и которых первая победа состоит в том, чтобы, выказать, несвойственную человеческому желудку, алчбу, как бы в изъявление почести увенчанному обжорству распутной Нундины[31]? Несчастное лицо подставляется под удары, чтобы только насытить, еще более несчастное чрево! Кроме сего – какая срамота в самых состязаниях? Мужчина лежит под мужчиной, бесстыдно обнявшись и сцепившись друг с другом. Высматривают, кто победит; но прежде всего побежден уже стыд. Вот один нагой скачет пред тобой, другой с напряженным усилием бросает вверх медный шар: не слава это, но безумие! Удали зрителя, – и ты представишь одну пустоту. Потому-то верующие, христиане, как несколько уже раз говорил я, должны убегать от этих столь пустых, пагубных и нечестивых зрелищ: надобно блюсти от них и зрение наше и слух. Мы скоро привыкаем к тому, что слышим и что видим. Ум человеческий сам по себе склонен к порокам; что же он сделает сам с собою, если будет иметь скользкие образцы телесной природы, которая охотно предается пороку, – что он сделает, если она будет еще поощрена к тому? Да, нужно удалять душу от всего этого.