Творения

Тогда Иоасаф спросил его: «А мой отец никогда не слышал ни о чем подобном?» Варлаам ответил: «Определенного и ясного он ничего не слышал. Когда ему начинают говорить об этом, то он делается глух и слеп, добровольно чуждаясь добра и всегда склоняясь ко злу». Иоасаф говорит: «Но я бы желал, чтобы и он был посвящен в это учение».

«Невозможное у людей вполне возможно у Бога, — отвечал старец. — Да, было бы истинно доблестным подвигом с твоей стороны, если бы ты спас своего отца и сделался столь славно родителем своего родителя. Я слышал об одном царе, прекрасно управлявшем своим государством, кротко и справедливо относившемся к своему народу. Но у которого был один недостаток, именно: при отсутствии света истинного богопознания заблуждение в поклонении идолам. У него был советник со многими прекрасными качествами души, а также отличавшийся истинным благочестием и мудростью. Этот советник, печалясь и негодуя на нечестие царя и желая вывести его из заблуждения, медлил исполнением своего желания, боясь повредить как себе, так и своим товарищам, и этим устранить ту пользу, которую он мог приносить. Но он, тем не менее, выжидал благоприятного случая, чтобы направить царя к познанию истинного блага. В одну ночь царь говорит ему: «Пойдем, пройдемся по городу, не узнаем ли мы там чего–нибудь, достойного внимания и касающегося наших обязанностей».

Когда они шли по городу, то увидели луч света, исходящий из какого–то отверстия. Присмотревшись, они заметили подземную пещеру, где сидел один муж среди крайней бедности, покрытый убогим рубищем. Возле него стояла его жена, которая наливала ему вино в чашу. Когда чаша была полна и муж взял ее в руки, она начала громко петь, увеселяя мужа. Царь со своими спутниками, видя это, дивился, что люди могут среди такой бедности, в таком убогом жилище и одежде так веселиться.

И сказал царь своему советнику: «Что за чудо, друг, что мне и тебе, живущим в такой славе и роскоши, жизнь никогда не была так мила, как она, непонятно для меня, мила, приятна этим людям в таких ужасных и тяжелых обстоятельствах и обстановке».

Воспользовавшись удобным случаем, советник говорит ему: «А какова, государь, по твоему мнению, их жизнь?» — «Из всех, какие мне пришлось видеть, самая непривлекательная, отвратительная и безобразная», — отвечает царь. Советник же говорит ему: «Так знай же, государь, что наша жизнь, жизнь, которую мы с тобой ведем, несравненно хуже и тяжелее жизни людей, посвященных в тайну вечной славы и благ, непостижимых умом человеческим. Эти наши блистающие золотом дома и великолепные одежды кажутся безобразнее грязи и помета видевшим несказанные красоты нерукотворенных жилищ на небесах, Божественных одежд и нетленных венцов, которые Господь уготовил любящим Его. Подобно тому, как нам кажется безумным веселье этих людей, так и мы, считая окружающую нас роскошь и ложную славу истинным благом, кажемся безумцами и достойными слез и сожаления в глазах отведавших сладости тех вечных небесных благ».

Услышав эти слова, царь, казалось, сначала онемел, потом спросил: «Кто же это такие, живущие лучшей жизнью, нежели мы?» — «Все те, — отвечает советник, — которые предпочли вечное временному». Когда царь снова спросил, что он разумеет под «вечным», вельможа отвечал: «Жизнь, непресекаемую смертью, богатство, неподозревающее бедности; вечную радость и веселье, непрерываемые горем и неудовольствием; наконец, вечный мир, которому чужда всякая вражда и зависть. Удостоенные обладать всем этим беззаботно и беспечально будут жить, наслаждаясь всеми удовольствиями и радостями царствия Божия и соцарствуя со Христом во веки веков. «Кто же достоин обладать таким блаженством?» — заметил царь. — «Все те, — отвечал советник: «которые идут путем, приводящим в царствие Божие, а путь этот открыт для всех желающих». — «Как же найти его?» — спросил царь. — «Этот путь заключается в познании Бога Отца, Единородного Сына Его, Иисуса Христа, и Духа Святаго».

Царь же, имея истинно царский ум, говорит ему: «Что мешало тебе до сего времени сказать мне об этом? Мне кажется, что если сказанное тобою истинно, то не следовало скрывать или откладывать его открытия. Если же это сомнительно, то, думается, пройдет много времени, прежде чем можно убедиться в несомненности этого». — «Я не по небрежности или нерадению медлил высказать тебе эту истину, неподлежащую никакому сомнению, — отвечал советник, — но потому, что считал себя недостойным предстать пред тобою, пользующимся такой славой, в качестве просветителя; я боялся показаться тебе докучливым. Если же ты теперь прикажешь впредь повторять тебе об этом, то я готов исполнять твое приказание». — «Да, — сказал» царь, — но напоминай мне об этом не только каждый день, но даже каждый час; ибо к сему нельзя относиться небрежно, но с рвением и всеусердием».