Творения

12. Но оставим эту безграничную тему. Хочу показать тебе, о благороднейший муж среди христиан и христианнейший среди благородных, какого рода ложь при переводе письма мне вменяют в вину, и для этого приведу начало письма по–латыни и по–гречески, чтобы на примере одного обвинения стали ясны и другие. Edei hmax, agaphte, mh th oihsei twn klhrwn jeresqai я, помнится, перевел так: «Надлежало нам, возлюбленнейший, не превращать честь священнослужения в предмет гордости». «Вот, — говорят они, — какая ложь в одной строчке! Во–первых, agaphtox — это не «возлюбленнейший», а «возлюбленный». Затем, oihsix; есть «мнение», а не «гордость», поскольку здесь не сказано oihmati, но oihsei; одно означает «мнение», второе — «надменность». И все дальнейшее: «Не превращать честь священнослужения в предмет гордости» — тебе принадлежит». Что ты такое говоришь, о борец за букву, о Аристарх [[130]] нашего времени, [строго] судящий всех без разбора писателей? Видно зря мы столько времени учились и «часто отдергивали руку от розги» [[131]], — отойдя от берега, сразу пошли ко дну. Конечно, раз человеку свойственно ошибаться, то человеку умному — признавать свои ошибки: какой бы ты ни был порицатель, сделай милость, — молю тебя, учитель, поправь меня и переведи слово в слово! Он отвечает: «Ты должен был перевести: надлежало нам, возлюбленный, не носиться с мнением священнослужителей». Вот оно, Плавтово красноречие! Вот аттическое изящество, сравнимое, как говорится, с речью муз! Оправдывается на мне ходячая простонародная пословица: «Посылать быка в палестру — даром тратиться на масло». Но не его это вина; трагедию под его маской разыгрывают другие; Руфин и Мелания [[132]], учителя его, за большие деньги научившие его ничего не знать. Я не осуждаю никого из христиан за невежество речей; еще Сократ сказал: «Я знаю, что ничего не знаю», а другой мудрец (Хилон, как считается): «Познай самого себя». Но я всегда почитал святую простоту, а не словесную нищету. Кто подражает моим речам, — говорит Апостол, — пусть лучше подражает добродетелям тех, у кого простота в речах искупалась величием святости. И силлогизмы Аристотеля, и изощренные остроты Хрисиппа посрамил Воскресший из мертвых. Смешно, впрочем, если бы кто–нибудь из нас среди богатств Креза и утех Сарданалала похвалялся бы лишь одним своим невежеством, — будто разбойники и прочие преступники все до одного красноречивы и прячут окровавленные мечи не в дуплах деревьев, а в свитках философов.

13. Я достиг конца письма, но не достиг предела своей печали. Ибо меня называют лжецом и треплют мое имя в бабьих покоях за ткацким станком, я же довольствуюсь тем, что не вижу за собой вины и не оправдываюсь. Поэтому все отдаю тебе на суд; прочти само письмо по–гречески и по–латыни, и тотчас поймешь, чего стоят вопли и мерзкие жалобы моих обвинителей. А мне достаточно все поведать дорогому другу и, укрывшись в келье, ожидать приговора. И хочу, если получится и если допустят враги, писать тебе лучше толкования на Писание, чем Демосфеновы и Туллиевы филиппики.

Текст приводится по изданию: Альфа и Омега. №4(7) 1995 сс.173–187

К Принципии. Объяснение 44–го псалма