Творения

Евангельская блудница, крещенная собственными слезами и волосами, которыми многих прежде прельщала, отирающая ноги Господа, — спасена. У ней не было ни причудливых головных уборов, ни скрипящих туфель и никаких притираний. Чем она неприбраннее, тем прекраснее. К чему на лице христианки румяна и белила? Румяна представляют поддельную красоту губ и щек, белила — поддельную белизну лица и шеи; это огонь для юношей, разжжение похотей, признак бесстыдного ума. Будет ли плакать о грехах своих женщина, слезы которой могут смыть белила с шеи и провести по лицу борозды? Это украшение не Господне, но одежда антихриста: с каким дерзновением может взирать к небу лицо, которого не узнает Создатель? Напрасно приводятся в оправдание юность и младые лета. Вдова, которая отринула сладость мужа, по слову апостола истинная вдова, имеет нужду только в твердости. Она помнит прежние чувственные удовольствия, знает, что потеряла и чем насладилась. Пламенные стрелы диавола должны быть угашены холодом постов и бодрствований. Или нам нужно вести речь сообразно со своей одеждой, или нужно одеваться сообразно с тем, что говорим. Зачем обещать одно, а на деле показывать другое? Язык проповедует непорочность, а все тело обнаруживает бесстыдство. Это относится ко внешнему виду и украшению. Впрочем, вдова, предающаяся увеселениям (скажу не своими, но апостольскими устами), заживо умерла (1 Тим. 5, 6). Что же это значит — заживо умерла? На взгляд людей, не знающих внутренности сердца человеческого, она жива и для греха не умерла, но для Христа, знающего сокровенное, она умерла. Ибо душа согрешающая, та умрет (Иез. 18, 4). Грехи некоторых людей явны и прямо ведут к осуждению а некоторых [открываются] впоследствии. Равным образом и добрые дела явны; а если и не таковы, скрыться не могут (1 Тим. 5, 24–25). Это изречение значит вот что: некоторые люди грешат так открыто и без зазрения совести, что, как скоро их увидишь, тотчас заметишь, что они грешники. А другие так скрывают свои пороки, что ты можешь распознать их только после долгого общения с ними. Равно и добрые дела у одних очевидны с первого взгляда, а у других могут быть замечены только после долговременного наблюдения. Итак, зачем нам хвастаться целомудрием, которое без сопутствующих и дополнительных добродетелей — воздержания и умеренности может еще подлежать сомнению? Апостол умерщвляет свое тело и порабощает душе, чтобы самому соблюсти то, что он предписывал другим; неужели молодая женщина, питаясь яствами, поддерживающими телесное возбуждение, может не опасаться за свою непорочность? Говоря это, я не осуждаю брашен, которые Бог создал для употребления с благодарением, но хочу у юношей и девиц отнять то, что возбуждает в них чувственность. Ни огни Этны, ни вулканическая лава, ни Везувий и Олимп не пышут таким пламенем, как юношеские утробы, наполненные вином и подогретые роскошными кушаньями. Многие презирают скупость и отлагают ее вместе с кошельком. Злословящий язык может быть исправлен безмолвным молчанием. Образ жизни и мода в одеждах меняются ежечасно. Все прочие грехи имеют место вне человека, а то, что находится вне, легко отбрасывается. Только чувственное пожелание, внедренное в нас Богом для рождения детей, если переходит надлежащие пределы, превращается в порок и по какому–то закону природы влечет к соитию. Это подвиг великой добродетели и ревностного старания — победить природное стремление, в теле жить как бы вне тела, каждодневно бороться с собой и скрытого в себе врага наблюдать, подобно баснословному стоглазому Аргусу. Эти мысли в других словах апостол выразил так: Всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела (1 Кор. 6, 18). У медиков и утех, которые писали о природе человеческих тел, в особенности же в книгах Галена под заглавием «О здоровых», говорится, что тела отроков, юношей и совершеннолетних мужчин и женщин пылают внутренним жаром и что в этих летах вредны кушанья, усиливающие теплоту, и, напротив, полезно для здоровья употреблять в пищу и питье что–нибудь холодное; напротив того, для стариков, страдающих мокротистостью и охлаждением крови, полезны согревающие кушанья и старые вина. Поэтому и Спаситель говорит: Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими (Лк. 21, 34). И апостол: И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство (Еф. 5, 18). Неудивительно, что Творец знает о свойстве сосуда, сделанного Им самим; потому что даже комик, задачей которого служит узнавать и описывать нравы людей, сказал: «Sine Cerere et Libero friget Venus». Итак, прежде всего, если только позволит здоровье желудка до окончания юношеских лет, пей только воду, которая по природе своей весьма холодна. Если исполнению этого правила препятствует слабость здоровья, то выслушай вместе с Тимофеем совет апостола Павла: Употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов (1 Тим. 5, 23). Далее в выборе самой пищи избегай всего горячительного. Я говорю это не только о мясе, о котором сосуд избрания дал такое мнение: Лучше не есть мяса, не пить вина (Рим. 14, 21). Из самых плодов (lеguminum) не нужно вкушать тех, которые тяжелы и горячительны; знай, что ничто так не прилично юным христианам, как употребление ими в пищу овощей. Поэтому и в другом месте Писания говорится: Немощный ест овощи (Рим. 14, 2); то есть телесный жар должен быть умеряем охлаждающей трапезой. Так, три отрока и Даниил питались овощами. Они были юны и не входили еще на ту сковороду, на которой царь вавилонский изжарил старых судей (см.: Иер. 29, 22). Мы, со своей стороны, за употребление такого рода пищи желаем получить не укрепление тела, подобно вышеупомянутым отрокам, приобретшим телесную крепость (не говоря уже об особенной милости Божией), нет; мы желаем душевной бодрости, которая усиливается при немощи тела. Многие из стремящихся к целомудренной жизни останавливаются на полдороге, когда ограничиваются воздержанием от мяса и обременяют желудок овощами, которые, будучи употребляемы в умеренной степени, были бы безвредны. Говорю по собственному ощущению. Ничто так не воспламеняет тело и не возбуждает родотворные члены, как неудобоваримая и выбрасываемая назад пища. Я желаю, дочь моя, чтобы лучше немного подвергалась опасности твоя скромность, чем твой подвиг. Все, что возбуждает чувственные пожелания, считай ядом. Пусть будет у тебя скудная пища и желудок, всегда истощенный трехдневным постом; впрочем, гораздо лучше ежедневно вкушать понемногу, чем изредка, но досыта. Самый лучший дождь тот, который понемногу падает на землю. А внезапный и чрезмерно сильный дождь может сразу опустошить поле.