Творения

\\194// ранее отвергнутое или даже собирая то, чем прежде не владели, что составляет третий и самый худший род непотребства, тем показывают, что они, выйдя из мира, больше ничего не приобрели, как только имя и слово монаха. Итак, на таком начале, положенном на худом и порочном основании, обязательно построится потом все здание пороков, и ничего нельзя будет положить на таком худом основании, кроме того, что подвергнет жалкую душу плачевному падению.

глава 27 Изложение пороков, рождающихся от гордости

Точно, душа, ожесточенная такими страстями и начинающая монашескую жизнь с холодностью, обязательно с каждым днем будет все больше преуспевать в дурном и остальную жизнь свою завершит безобразным концом. И когда услаждается прежними похотями и побеждается святотатственным сребролюбием, о котором апостол говорит так: любостяжание есть идолопоклонство (Кол 3, 5; Еф 5, 5) и еще: корень всех зол есть сребролюбие (1 Тим 6, 10); то никогда не сможет приобрести в сердце своем простое, истинное смирение Христово. Когда тщеславится благородством рода или достоинством мирским (которое оставил телом, а не духом), или восхищается деньгами, которые удерживает к своему падению, от этого (гордый) уже не хочет нести бремя монастырской жизни, не принимает наставлений какого–либо старца. Ибо в ком возобладает страсть гордости, тот не только не считает достойным соблюдать какое–либо правило подчинения или послушания, но и само учение о совершенстве не допускает до своих ушей, и в сердце его растет такое отвращение к духовному слову, что если бы и случилось такое собеседование, взор его не может стоять на одном месте: исступленный взгляд бегает туда и сюда, глаза обычно устремляются в другую сторону, вкось. Вместо спасительных воздыханий слюна сгущается в высохшей гортани, харкотина выходит без всякого побуждения мокроты, пальцы играют, бегают,

\\195// как у пишущего что–нибудь, рисуют, и таким образом туда и сюда двигаются все члены тела, так что пока продолжается духовное собеседование, ему думается, что он сидит на ползающих червях или острых спицах, и, что в простом собеседовании ни высказалось бы в назидание слушающим, гордый думает, что это сказано в поношение ему. И все время, пока происходит рассуждение о духовной жизни, он, занятый своими подозрениями, перенимает не то, что надо бы принять к своему преуспеванию, но озабоченным умом изыскивает причины, почему то или другое сказано, или с тайным смущением сердца придумывает, что можно бы возразить им, так что от спасительного исследования не получает ничего. Таким образом, духовное собеседование не только ни в чем не приносит ему пользы, но скорее вредит ему и становится для него причиной большего греха. Ибо когда он по своей совести подозревает, что все сказано против него, то с большим упорством сердца ожесточается и уязвляется острыми стрелами гнева. После этого бывает у него возвышенный голос, суровая речь, резкий, строптивый ответ, походка гордая и подвижная, язык легкий, речь дерзкая, не любящая молчания. Разве что возымеет в сердце своем отвращение к какому–нибудь брату, и тогда молчание его бывает знаком не сокрушения, не смирения, а гордости негодования, так что нелегко различить, что в нем более отвратительно — рассеянная ли и дерзкая радость или угрюмая язвительная молчаливость. Ибо в той радости бывает речь несвоевременная, смех легкомысленный, глупый, необузданное и невежественное возношение сердца; а в этой (молчаливости) — молчание язвительное и полное гнева, и оно бывает только для того, чтобы отвращение к брату, сохраняемое молчаливостью, могло дольше продолжиться, а не для того, чтобы от этого произошла добродетель смирения и терпения. И будучи захвачен надменностью, хотя сам причиняет всем скорбь, но оскорбленному брату не только не хочет поклониться, но и принесенное ему от брата извинение отвергает и презирает. И не только никаким удовлетворением брата не бывает тронут, смягчен, но еще более негодует за то, что тот опередил его в

\\196// смирении. И спасительное смирение и удовлетворение, которое обычно кладет конец дьявольским искушениям, становится причиною сильнейшей злобы.

глава 28 О гордости одного брата