После сего, когда я разсуждал, что бы значило такое явление, совершилось нечто другое, еще более дивное, чем это. Ибо будучи однажды искушаем во время сна злыми демонами и некиим их искусством возбуждаем к страстному истечению, и по сему случаю сильно противоборствуя им и призывая Тебя, Господа света, помочь мне, я проснулся и избежал от рук демонов неискушенным. Когда за тем дивился я сам в себе противоборству своему и мужеству, и особенно неподвижности на страсть и разсуждал, — откуда бы явилась во мне такая необычная победа, что даже когда сплю, противоборствую, и бываю сильнее борющих меня врагов, и побеждаю их державно дивною победою, — вдруг (о чудо!) Того, Кого я воображал сущим на небе, узрел внутри себя, — Тебя, говорю, Творца моего и Царя, Христа. Тогда уразумел я, что то была Твоя собственная победа, в коей Ты соделал меня победителем диавола. Впрочем я еще не знал, Владыко, как следует, что в видениях тех Ты еси, создавший меня и даровавший мне все сии блага, — не знал еще, что Ты еси в них, многоснисходительнейший Бог мой и Господь. Ибо я не сподобился еще слышать глас Твой, чтоб познать, что это Ты. Ты еще не сказал мне таинственно: Аз есмь; потому что я был недостоин того, и нечист, так как имел слух душевный еще заложенным перстию греховною и очи мои держимыми (из слов: очи ею держатеся
) неверием, неведением и мраком страстей. В таком находясь положении, я и видел Тебя, Бога моего, но как не знал и не верил, что Бог является человеку, поколику возможно Ему явленным быть ему, не понимал, что Бог, или слава Божия есть то, что мне являлось, иногда одним, иногда другим образом. Необычайное оное чудо привело меня в изумление и исполнило радостию всю душу мою и сердце, до того, что мне подумалось, что даже и тело мое стало причастным неизреченной благодати. Впрочем я все еще не знал ясно, кто есть Тот, Кто являлся. Я часто видал свет, и иной раз он являлся внутри меня, когда душа моя имела мир и тишину, а иной раз являлся он вне вдали, или даже совсем скрывался, и когда скрывался, причинял мне чрезмерную скорбь, потому что тогда думалось мне, что верно он совсем не хочет уже более являться. Но когда я начинал плакать и проливать слезы, и показывать всякую отчужденность от всего и всякое послушание и смирение; тогда он являлся опять, как солнце, когда оно разгоняет густоту облака, и мало–по–малу выказывается радостотворное, блестящее и круговидное. Так наконец Ты, неизреченный, невидимый, неосязаемый, приснодвижный, везде, всегда и во всем присущий и все исполняющий, видимый и скрывающийся каждый час, или скажу, так, и днем и ночью, удаляющийся и приходящий, исчезающий и внезапно опять являющийся — мало–по–малу прогнал бывшую во мне тму, разсеял покрывавший меня облак, очистил зеницу умных очей моих, открыл душевный слух мой, снял покрывало нечувствия с сердца моего, и вместе с сим усыпил плотскую сласть и совсем изгнал из меня всякую страсть. Сделав меня таковым, Ты, очистил от всякаго облака небо мое, т. е. душу очищенную, в которую приходя невидимо, не знаю, каким образом и откуда, Ты, вездесущий, внезапно обретаешься в ней и являешься как другое солнце. О неизреченное снисхождение!