3. Милостыня есть мать любви, – любви, отличающей христианство, превосходящей все знамения, служащей признаком учеников Христовых; она – врачество против наших грехов, очищение нечистот нашей души, лестница, ведущая на небо; она служит связью тела Христова. Хотите знать, какое она благо? При апостолах все продавали свои имения и приносили к ним вырученные деньги, которые и раздавались: "и каждому давалось", – говорится, – "в чем кто имел нужду" (Деян. 4:35). Скажи мне без отношения к жизни будущей, – мы не станем говорить теперь о будущем царствии, но взглянем на настоящую жизнь, – кто приобретает больше, принимающие или дающие? Другие роптали и ссорились между собой, а они имели одну душу: у всех их, сказано, "было одно сердце и одна душа; великая благодать была на всех их" и жили они с великой для себя пользой (Деян.4:32,33). Видишь, сколько они приобретали через это? Скажи же, где желал бы ты находиться, – в числе ли покидавших свое имение и ничего не имевших, или в числе принимавших чужое? Таков плод милостыни: через нее упразднялись перегородки и препятствия, и души их тотчас соединялись; у всех их "было одно сердце и одна душа". Впрочем, и без милостыни отвержение богатства приносит великую пользу. Все это сказано мной для того, чтобы не получившие наследства от предков не скорбели и не унывали, как имеющие меньше богатых; они будут иметь больше их, если захотят. Подлинно и к милостыне они приступят с большей легкостью, как (упоминаемая в Евангелии) вдовица, и не будут иметь никакого повода к вражде с ближними, и будут свободнее всех. Такому человеку никто не может угрожать отнятием имущества, – он выше всех зол. Как людей нагих, когда они бегут, не скоро может поймать кто-нибудь, а слишком одетых и влекущих за собой множество тяжестей легко может схватить всякий, – так бывает и с богатым и бедным. Последний, хотя и будут его настигать, легко может убежать; а первый, хотя бы и не был настигнут, задерживается своими собственными путами, тысячами забот, скорбей, волнений, раздражений. Все это обрушивается на душу, и не только это, но и многое другое, что богатство навлекает на нас. И соблюдать умеренность гораздо труднее для богатого, чем для бедного; равным образом жить в простоте и быть свободным от гнева гораздо труднее для первого, чем для второго. Следовательно, скажешь, они получат и большую награду? Нисколько. Почему же, если они исполняют труднейшее? Потому, что эти трудности человек создает сам для себя; ему не заповедано собирать богатство, а напротив: он же сам себе приготовляет множество соблазнов и затруднений. Иные не только отказываются от богатства, но еще изнуряют свое тело, как идущие тесным путем; а ты не только не делаешь этого, но еще воспламеняешь очаг страстей и обременяешь себя многим другим.
Ступай же ты на путь широкий, – он принимает подобных тебе людей; а путь тесный принимает скорбящих, сетующих и не несущих с собой ничего, кроме того бремени, которое можно нести по нему, т. е. милостыни, человеколюбия, честности, кротости. Если ты будешь нести это бремя, то можешь и ты вступить на него; а так как ты несешь с собой безумие, воспаленность душевную, бремя из терний – богатство, то тебе нужен путь широкий. Тебе невозможно замешаться в толпу без того, чтобы не ушибить других заранее взятой на себя ношей, но тебе нужен широкий простор. А кто несет золото и серебро, т. е. подвиги добродетели, от того ближние не только не убегают, но и делаются близкими и соединяются с ним. Далее, если самое богатство есть терние, то, что же любостяжание? Для чего ты несешь его туда? Для того чтобы зажечь сильнейший пламень, подложив ношу под огонь? Неужели мало тебе огня гееннского? Вспомни, как три отрока победили пламень печи; представь, что это геенна. Связанные и скованные, они в скорби была ввержены туда; но внутри нашли совершенный простор, в противоположность тем, которые стояли вне.