Творения, том 12, книга 1

2. Да постыдятся иудеи, читающие Писание и не понимающие смысла его; да закроют от стыда своё лицо эллины, сидящие на каменных седалищах и гонящиеся за тьмою, - при виде истины, сияющей светлее луча; да красуется Церковь, всюду сияющая и парящая. Как солнце обще и земля обща, море и воздух, так намного более стало общим слово проповеди; потому и Павел говорил: "…я многократно намеревался придти к вам (но встречал препятствия даже доныне), чтобы иметь некий плод и у вас, как и у прочих народов. Я должен и Еллинам и варварам, мудрецам и невеждам. Итак, что до меня, я готов благовествовать и вам, находящимся в Риме " (Рим. 1:13 -15). И чему ты удивляешься, если в новом (завете это есть), когда даже в ветхом то же самое происходило. Самый первый, сделавшийся предком и Церкви и синагоги, их по плоти, а нашим по духу, был иноземцем, был приведён из средней Персиды - разумею патриарха Авраама, который и Писания не слышал, и не участвовал в пророчестве, и не имел учителя, и не слышал истории, - так как ещё не Моисей, - и не узнал чего-нибудь из бывшего до него, и не был научен тому, что имело быть после него, но, родившись и воспитавшись в средней стране персов, так сразу стал любомудрствовать, будто раньше получил много повелений даже нового (завета), и выразил (это) своими делами. Получив повеление выйти из отчизны, покинуть дом, друзей и сродников, и идти на чужбину, он не испытал ничего человеческого, не был удержан привязанностью, не рассуждал с собою и не говорил: покинув явное и очевидное, идти ли мне к неизвестному и неочевидному? - но, имея проводником веру, и приобретя вместо посоха обещание Божие, он одно из рук терял, а другое в надежде принимал; и на основании этого также он был предком Церкви, так как и мы получаем повеление презирать житейские и видимые дела, напрягать свою надежду на неочевидное, держаться веры, якоря нашего спасения, и искать того (невидимого), - почему и Павел говорил: "…мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда;" (Рим. 8:24); и опять: "…кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно" (2 Кор. 4:17,18). Выйдя из отчизны и поставив на чужбине свой шатёр, блаженный этот Авраам опять выразил апостольские повеления своими делами. Когда он воздвиг тот блестящий трофей - одержал неожиданную победу, преодолел иноземцев не крепостью тела, но силою веры, и ему предлагалось спасенными взять награду за те труды и бедствия, - когда иноземец ему говорил: "…отдай мне людей, а имение возьми себе" (Быт. 14:21), - тогда что он говорит? "…Поднимаю руку мою к Господу Богу всевышнему, Владыке неба и земли, что даже нитки и ремня от обуви не возьму из всего твоего…" (ст. 22,23). Видишь ли, как он исполнил то евангельское повеление, которое говорит: "…даром получили, даром давайте" (Mат. 10:8)? И Моисей был воспитан и выращен в иноземном доме, однако не получал отсюда никакого для себя вреда, но и он любомудрствовал не меньше патриарха, осмеивая сибаритскую трапезу[2], будучи выше той роскоши, не ценя богатство, царство и скипетр Египта, но сам перешёл к глине и приготовлению кирпича. Потому именно и Павел, удивляясь ему, говорил: "…поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели Египетские сокровища…" (Евр. 11:26). Потом показывая также учителя этих благ, присоединил, говоря: "…он, как бы видя Невидимого, был тверд" (ст. 27), - что было делом величайшей веры. Итак, не будем считать стыдом, что в Церкви есть иноземцы, но - даже большим украшением, потому что и сам Господь наш Иисус Христос, пришедши во вселенную, первыми призвал иноземцев. Когда Он был рождён и положен в ясли, волхвы, придя из Персиды, покланялись Ему. О, неслыханные и странные дела! Когда имеет входить в город царь, - занавесы и светильники (устраиваются)[3], встречают все сановники и власти со светлым видом, (бывают) флейты, свирели, кифары и всякий род музыки, блестящие одежды и венки и много великолепия; а когда имел входить во вселенную Царь небес, - ничего такого, но всё противное: шатёр; палатка и ясли, мать по-видимому простая, большая нищета и гнетущая бедность. Между тем, если бы Он пожелал, мог бы придти, потрясая небо, колебля землю, посылая молнии, - и зачем я говорю об этом? - если бы Он показал Свою божественность только в наготе, то какого блеска и светлости она не была бы больше? Но Он не сделал так, потому что желал не погубить, а спасти, не устрашить, а исправить, попрать сначала спесь человеческую и уничтожить безумие. Потому именно не просто человеком Он делается, но даже нищим человеком, и избирает Себе такую матерь и простое убежище, приветствуя с самого начала, с Своего рождения, крайний предел бедности. Какая, скажи мне, жена, хотя бы она была беднее все ех людей, хотя бы нищенка, не имеет кровати, чтобы положить родившееся дитя? Но Он не возлежал и на кровати, а просто в яслях, как случилось, и в шатре, не в гостинице. Таково начало Его входа, так оно блестяще и славно; а когда слышишь о входе, не думай о перемене места, но - о снисхождении для домоправления[4].