Творения, том 2, книга 1

А скажу то, что узнал от одного из стоявших в царском дворце: сам отец [3] не сказал нам ни мало, ни много, но, подражая великодушию Павла, всегда скрывает свои добродетели, и кто бы и где ни спрашивал его: "что сказал он царю, как убедил его, и как изгнал из него весь гнев?" отвечал такими словами: "мы нисколько не пособили делу; сам царь, как смягчил Бог его сердце, еще до наших слов оставил весь гнев и прекратил ярость, и, разговаривая о деле, вспоминал обо всем случившемся без всякого гнева, как будто другой кто-то оскорблен был". Но, что он скрыл по смирению, то Бог вывел наружу. Что же это такое? Расскажу вам; только поведу речь несколько с начала. Святитель, отправившись из (нашего) города, где он оставил всех в таком унынии, перенес гораздо большие скорби, нежели мы, бывшие в самом бедствии. Во-первых, встретившись на половине дороги с посланными от царя на следствие по делу, и узнав от них, для чего они посланы, и представляя в уме грозившие городу бедствия, – возмущения, смятения, бегство, страх, беспокойство, опасности, – проливал потоки слез, потому что разрывалось сердце его: отцы, обыкновенно, скорбят гораздо более, когда не могут быть вместе с своими злостраждущими детьми. То же случилось и с этим сердобольнейшим (отцом): плакал он не только о грозивших нам бедствиях, но и о том, что он – вдали от нас, терпящих оные. Впрочем, и это было для нашего спасения: когда узнал он от посланных о том (для чего они посланы), то пролил горячайшие потоки слез, прибегнул к Богу с усерднейшею молитвою, и проводил ночи без сна, умоляя, чтобы помог Он так страждущему городу и укротил сердце царево. Когда же достигнул великого града того [4] и вступил в царские палаты, то остановился вдали от царя, безгласен, проливая слезы, склоняя лицо вниз, закрываясь, как будто сам он сделал все те (дерзости). Так поступил он для того, чтобы сперва положением, видом, слезами подвигнуть царя на милость, а потом начать и ходатайствовать за нас: для виновных остается одно оправдание – молчать и ничего не говорить о сделанном. Хотел святитель одно чувство исторгнуть, а другое возбудить (в царе): исторгнуть гнев, а возбудить скорбь, чтобы таким образом открыть путь словам защитительным; – что и случилось. И как Моисей, взошедши на гору, когда народ согрешил, стоял безгласен, пока не вызвал его Бог, сказав: “Оставь Меня, … и истреблю” народ сей (Исх. 32:10), – так сделал и святитель.

И вот царь, увидя его плачущим и поникшим долу, сам подошел к нему, и что чувствовал он из-за слез святителя, то выразил словами, обращенными к нему. Это были слова не гневающегося и негодующего, но скорее скорбящего и объятого тяжкою печалью; и что это правда, узнаете, как услышите самые слова. Не сказал (царь): "что это значит? Идешь ты ходатайствовать за людей негодных и непотребных, которым бы и жить не следовало, – за непокорных, за возмутителей, достойных всякой казни?" Нет, оставя все эти слова, он сложил в свою защиту речь, исполненную скромности и важности, исчислил свои благодеяния, какие только оказывал нашему городу за все время своего царствования, и при каждом говорил: "это ли мне надлежало потерпеть за те благодеяния? За какие несправедливости сделали они мне эту обиду? В чем, малом или великом, могут они винить меня, что нанесли оскорбление не только мне, но и умершим? Не довольно было остановить ярость на живых; нет, они подумали, что не сделают еще достаточной дерзости, если не оскорбят и погребенных. Обидели мы, как они думают; так все-таки надлежало пощадить мертвых, не сделавших никакой обиды; их-то уже не могли они винить в этом. Не всегда ли предпочитал я этот город всем, и не считал ли его любезнее родного города? И не всегдашним ли моим желанием было – увидеть город этот, и не пред всеми ли делал я такую клятву?"