Творения. Том III

Он удаляется от нас, чтобы ограниченность наша сильнее возжелала лепоты Его и устремилась к ней и чтобы за это добровольное стремление[114] возвеличить Ему нас. Если же немощь наша удаляется от Него, спешит Он к нам, по благости Своей. Как для нашей пользы удаляется Он от нас, так спешит к нам, чтобы настигнуть и спасти нас.

Не спрашивает Он мнаса[115] у богатого, не требует таланта у бедного. Приятен Ему и талант, приемлемый от сильного[116]; угоден и кодрант[117], приносимый убогим и немощным. Если же богатый приносит в дар Ему что-либо малое, Он не пренебрегает этим, но с радостью приемлет дар, если видит, что дар приносится Ему в простоте, с любовью.

Он видел, как в крайнем заблуждении люди единодушно приносят свои жертвы демонам, и уловил их Своей премудростью, не дав им и заметить этого. Оставил людей в том веровании, что жертвы угодны Ему, хотя кровью жертв их сквернилось святилище Его. Терпел Он нечистоту сию, как чистый врач, который снисходит до врачевания нечистой язвы, чтобы своей чистотой уврачевать гнойный струп.

И сами демоны, хотя и нечисты, ничем не пользуются от жертв. Они не чувствуют голода и не имеют нужды в пище, потому что природа их – выше алкания пищи. Алчут же они того, чтобы человека, владыку своего, соделать рабом своим. И Благий посредством жертв удерживал людей от языческих жертв.

Словеса Божии подобны врачевствам, пригодным для всякой болезни. По-видимому, различны они между собой, но имеют взаимное сродство – свою целебную силу. Но мы словопрениями своими и в Божественные учения вносим разность, из-за чего в устах наших противоречат они одно другому. В устах людей, любящих прения, и Божии словеса делаются противоречащими одно другому.

Изменяется цвет волны, сама же она остается неизменной; принимает она на себя всякий возможный цвет, но от цвета не утрачивает своей природы. Волна одна и та же, и в то же время не одна и та же; разнообразна по цвету, но одна в своей сущности. Так и истина выражается словами всякого рода, но в существе своем остается та же, потому что по собственной своей природе она – одна.

Истина сама в себе нераздельна, а разделяется только в устах дерзких мудрователей. Они заставляют ее идти против себя, принуждают противоречить самой себе. В истинно верующих истина покойна, чиста, мирна, нимало не повреждена, а в излишне мудрствующих она нечиста, в устах пытливых исследователей от их любопрений и истина приходит в борьбу сама с собой.

Для здравомыслящего слушателя здравые учения согласны между собой. Истинно мудрый исследователь уподобляется строителю, который прочными связями делает здание твердым. Тот духовный зодчий, кто из учений, содержащихся в Писании, созидает и воздвигает как бы столп, который для слуха его служит убежищем и защищает его от заблуждений.

Он умеет восстановить согласие между такими местами Писаний, которые людям безрассудным кажутся противоречивыми; примиряет их прозорливостью своей, устраняя противоречия; соединяет их своим разумением, соглашая разногласное, и водворяет мир между раздраженными слушателями, которые сами были в борьбе между собой и приводили в противоречие нимало не разнящиеся места Писания. А как скоро примиряются слушатели, согласуются между собой и места Писания.

159. ВРЕМЕННЫЕ БЛАГА УДАЛЯЮТ ОТ БЛАГ ВЕЧНЫХ

Бог благ и всем источает благодеяния Свои. Он богат и всех питает туне[118]. Он преисполнен щедрот, и на всех простираются щедроты Его. Он милостив, и на всех изливается благость Его. Он милостиво врачует все недуги, не употребляя сечений. Вместо сильного и тяжкого врачевства, которое могло бы привести в трепет, у Него – милосердие и всех милующее благоутробие.

Мир – владыка наш; сластолюбие наше – повелитель наш; постыдная любовь наша – мучитель наш; лукавый наш навык – истязатель наш; все восстает против нас. Ум наш помышляет только об удовольствиях, плоть наша, вместе с нашей волей, берется за все худое.

Кто может доказать, что постоянна ты, тенеподобная обитель наша? Лукавый в глазах наших один мир заменяет другим и старается уверить нас, что мир земной – истинное наше отечество. Детскому неразумию нашему кажет[119] он тень, которая манит нас к себе и лишает нас Небесного Царства. Земными благами – этими временными цветами – похищает венцы у ратоборцев.

И на гладкой стезе доводит он до падения, и на чистом пути доводит до преткновения. И самым осмотрительным рассеивает множество преткновений, строит козни мужественному, которого не может преодолеть силой, и чем только может губит его. Так, ввел он в соблазн Давидово око, запял[120] язык Моисеев.

Кто подклоняет ему рамена свои, на того налагает тяжкое иго. На грешника налагает великое ярмо, на праведника – малую неправду, чтобы и того, кто соблазнит, по Писанию, единаго от малых (Мф. 10, 42), ввергнуть в море, из которого невозможно спастись. В надменных утверждает он гордость, чтобы не освобождались от высокомерия.