Творения. Том второй: СТИХОТВОРЕНИЯ. ПИСЬМА. ЗАВЕЩАНИЕ.

Применительно к этой отличительной особенности изобличаемой страсти поэт считал бы полезным ставить перед рассерженными зеркало, «чтобы, смотрясь в него и смиряясь мыслью пред безмолвным обвинителем их страсти, сколько-нибудь сокращали чрез это свою наглость».[612] Нельзя не согласиться в пользе рекомендуемого поэтом средства против гнева, если взглянуть вслед за этим на портрет субъекта в состоянии гнева, изображаемый кистью самого поэта: «Ὥσπερ γραφεὺς εἰ τοῦ πάγους» («Ты, как живописец, изображаешь эту страсть»), – говорит устами поэта, обращаясь к собеседнику своему, одно из лиц, выводимых святым отцом в диалоге другого стихотворения.[613] Но слова эти были бы уместнее в данном случае в отношении к самому поэту. Его портрет рассерженного изображен с такой глубокой наблюдательностью над человеческой природой, с таким уменьем не только подметить, но и оттенить надлежащим колоритом самые тонкие и от обыкновенного взора ускользающие физиономические детали, во всем их сложном разнообразии, соответственно разнообразию проявлений психических моментов в припадке гнева, – до такой степени, словом, живо и типично, что перенесенный на полотно, с соблюдением всей данной обстановки, обрисованной в тексте сатиры, портрет этот мог бы сделать честь лучшему жанристу.

«Глаза налиты кровью и искошены, волосы ощетинились, борода мокра, щеки у одного бледны, как у мертвого, у другого багровы, а у иного как свинцовые – так бывает угодно расписывать человека этому неистовому и злому живописцу; шея напружена, жилы напряжены, речь прерывистая и вместе скорая, дыхание, как у беснующегося, скрежет зубов отвратителен, нос расширен и выражает совершенное презорство, всплескивания рук, топот ног, наклонения головы, быстрые повороты тела, смех, пот, утомление, киванья вверх и вниз не сопровождаются словом, скулы раздуты и издают какой-то звук, как гумно, рука, стуча пальцами, грозит. И это только начало тревоги. Какое же слово изобразить, что бывает после того? Оскорбления, толчки, неблагоприличия, лживые клятвы, щедрые излияния языка, клокочущего, подобно морю, когда оно покрывает пеною утесы. Одно называет худым, другое желает, иным обременяется, и все это тотчас забывает. Негодует на присутствующих, если они спокойны; требует, чтобы все с ним было в волнении. Просит себе громов, бросает молнии, недоволен самым небом за то, что оно неподвижно».[614]