Творения. Том второй: СТИХОТВОРЕНИЯ. ПИСЬМА. ЗАВЕЩАНИЕ.

Некоторые эпитафии изложены в форме обращения святого Григория к умершим героям надписей. Таковы, например, многие из эпиграмматических стихотворений его своей матери и другу своему, Василию Великому. Другие, наоборот, излагаются от имени умершего лица с обращением к святому Григорию. Такова, например, следующая эпитафия его своему отцу, Григорию же:

„Пастырскую свирель вложил в твои руки я, Григорий. Ты же, сын мой, играй на ней, как искусный пастырь; всем отверзай дверь жизни и в отеческий гроб сойди созревшим“.[798]

Иные – в форме обращения к умершему от благодарных соотечественников, признательно помнящих и чтущих заслуги его для них,[799] а большая часть – от лица умершего, как таинственный голос из-за пределов гроба, с обращением и просьбой ко всякому вообще проходящему мимо места его погребения, „уронить слезу на его могилу“.[800]

Некоторые эпиграммы изложены в живой диалогической форме, как, например, следующая: „Какой это памятник и чей? – Не знаю; на столбе не видно надписи, потому что опрокинут он прежде гробницы. – А какого времени? – Работа памятника старинная. – Скажи же, чья зависть расхитила это? – Злодейские руки соседа. – Что хотелось им найти? – Золотую обводку“.[801] Или в подобной же вопросной, но более краткой, отрывистой и лаконически сильной форме, например, эпитафия:

„Нонна Филтатьева. Где она скончалась? – В храме. – Как? – Молясь. – Когда? – В старости. – Прекрасная жизнь, святая кончина!“[802]

Иные – в форме прозопопеи, вроде, например, эпитафии Василию Великому:

„Науки! Общая обитель дружбы! Дорогие Афины! Ранние условия вести божественную жизнь! Знайте это, что Василий на небе, чего желал, а Григорий на земле и на устах носит узы“.[803]

Некоторые эпитафии, наконец, в изложении своем допускают отчасти метафорически-мифический элемент античной поэзии, как это можно видеть, например, из следующего стихотворения:

Αἱ Χάριτες Μούσησι „Τι ῥέξομεν; οὐκέτʼ ἄγαλμα
Χειρῶν ἡ μετέρων Εὐφήμιος ἐν μερόπεσσι“.
Χαἰ Μοῦσαι Χαρίτεσσιν „Επεὶ φθόνος ἐστὶν ἀλιτρὸς,
Τόσσον ἔχοι ἡμῖν δὲ τοδʼ ὅρκιον ἔμπεδον ἔστω,
Μηκέτʼ ἀναστῆσαι τοῖον μερόπεσσιν ἄγαλμα“.[804]

Таким образом, на основании приведенных образцов эпиграмматических стихотворений святого Григория Назианзина мы приходим к выводу, что эти стихотворения и по своему стилю, и по своему стихотворному размеру, и отчасти по самому внутреннему характеру своему носят на себе живые и симпатичные черты сходства с эпиграммой древнегреческой литературы, под влиянием антологических образцов которой они, очевидно, и написаны.

Подводя итог своему внутреннему анализу стихотворений святого Григория Богослова, мы можем вообще сказать, что выводы наши в отношении к вопросу, из каких источников черпал святой Григорий материал для своих поэтических произведений и какие можно различать в них ингредиенты, совпадают с указаниями самого же поэта. В стихотворении № 39 [„О стихах своих“] он разделяет источники своих стихотворений на два класса: первый он обозначает словами „εκ τῶν ἐμῶν“ [„из нашего учения“] (ст. 64), разумея под ним, без сомнения, христианскую литературу и вообще христианскую письменность; второй противополагает выражением „εκ τῶν ἔκτοθεν“ [„из учений внешних“], разумея под ним писателей языческих. Предметы первой категории, нам кажется, достаточно подробно обследованы нами при специальном обзоре стихотворений. Что же касается источника ἔκ τον ἔκτοθεν, то, по тесной связи этой стороны дела с вопросом о том, как смотрел святой Григорий на античное классическое образование и античных авторов, считаем здесь нелишним остановиться несколько на том, как и в какой мере святой Григорий пользовался древне-классическими писателями в своих сочинениях.