Творец Бога

– Удобная позиция, – заметил Дэвид. – Ты образцовый член общества. Во всем виновата процедура. Это она делает из тебя психа. Как-то так, да?

Он злился, что позволил себе хоть на секунду поверить ее объяснениям.

– Послушай, мне не хотелось делиться этим с тобой. Но я могу добиться твоего доверия только одним способом – рассказать тебе правду обо всем. И – нет, я не делала ничего из того, о чем упоминал Коннелли. Я говорила о мыслях, а не поступках, – настойчиво заявила Миллер. – Это просто сильная предрасположенность, и она исчезла, как только архитектура мозга вернулась к нормальному состоянию.

– Так расскажи мне об этом социопатическом состоянии, – предложил Дэш.

Кира нахмурилась.

– Я должна уточнить, – сказала она, – социопатия – не самое удачное слово. Равно как и психопатия или мания величия, хотя они довольно близки. В основном это чистейший эгоизм без малейших признаков совести. Как его ни называй. Так сказать, безжалостный эгоизм.

– В отличие от чего?

– В отличие от того же состояния с примесью садизма.

Дэш задумался.

– Понимаю, – произнес он. – Тебя не прет от истязаний других людей, но если это потребуется ради достижения цели, тебя это ничуть не обеспокоит. Верно?

Кира неохотно кивнула.

– Большое утешение, – с отвращением заметил Дэвид, потом немного помолчал, размышляя. – Это твое «нечто вроде социопатии» не слишком-то похоже на побочный эффект от препарата, – наконец с подозрением закончил он.

Миллер нахмурилась.

– До экспериментов я тоже так думала. А сейчас понимаю, что из всех побочных эффектов переподключения это наиболее естественное следствие улучшенного интеллекта.

– Это еще почему?

– Концепция довольно сложная. Честно говоря, при нормальном уровне интеллекта она находится за пределами моих возможностей. Но я постараюсь объяснить.

Она собралась с мыслями и громко выдохнула.

– Давай начнем с самого начала. Когда наши древние предки впервые вышли на сцену, они не были «царями горы». Скорее наоборот. Им с трудом удавалось залезть на гору. Древние люди были всего лишь одним из тысяч видов, которые боролись за крошечную нишу на планете, изобилующей жизнью. Лучший шанс на выживание – миллион к одному; что уж говорить о восхождении на вершину пищевой цепи. Ни прочной шкуры. Ни скорости. Ни природного оружия.

– И тогда зародился разум, – заметил Дэш.

– Верно. Белому медведю хорошо живется и без интеллекта. А нам он был отчаянно необходим. Развитие интеллекта – единственный возможный путь для наших предков, и они вовремя справились с задачей.

Кира остановилась, многозначительно посмотрела на Дэша и заявила, подняв брови:

– Но с точки зрения выживания разум – это хитрость, жестокость и полнейший эгоизм. Что можно рассматривать как социопатическое поведение в своем изначальном виде.

Дэвид размышлял о тех образчиках человеческого поведения, которые видел во время службы в «Дельте». Он насмотрелся на такое, что заставило бы ветерана-патологоанатома согнуться в рвотных спазмах. Обезглавливания и прочие отвратительные пытки – демонстрация жестокости, превосходящей всякое воображение. Насилие, жестокость и жажда крови присущи человеческой природе, с этим не поспоришь. Ткни в любое столетие людской истории, и тебя захлестнут проявления ошеломляющей жестокости: резня тысяч мирных жителей, кровавые войны, обращение в рабство, пытки, массовые изнасилования и убийства, и прочие злодеяния, которые невозможно не заметить. Гитлер – всего лишь один пример из нескончаемой шеренги. Пусть человечество облачилось в плащ цивилизации и делает вид, будто этой стороны его натуры больше не существует, но агрессивность и жестокость, которые вознесли самого опасного хищника на планете на вершину пищевой цепочки, по-прежнему бурлят под гладью вод.

– Чтобы выжить, – продолжала Кира, – хомо сапиенс развивал интеллект. Жестокость и эгоизм жестко прошиты в наших генах. Это одна часть уравнения.

Она сделала паузу.

– Но хитрого и безжалостного разума было недостаточно. Чтобы завалить мастодонта, нам пришлось учиться работать в команде. Наш мозг оказался настолько сложен, что и после рождения требовал длительного развития. Человеческие младенцы были беспомощны намного дольше, чем детеныши любых других животных на Земле. Поэтому наш эгоизм нуждался в смягчении. Нам пришлось развить определенный коллективизм и понимание справедливости. Нам пришлось жертвовать ради наших детей и ставить выживание клана выше собственного.

Сейчас Дэш настолько увлекся беседой, что на время позабыл о необходимости подозревать каждое действие и слово Киры.

– Поэтому те, кто остались чистыми эгоистами, – продолжала она, – вымерли в этой долгой гонке. Те, кто были настроены на жестокость, но могли сотрудничать и работать в группе, выжили и обзавелись потомством. И по сей день тонкий баланс чистого эгоизма в одних случаях и чистой самоотверженности в других жестко прошит в наших генах. В рамках дискуссии прибегнем к крайностям. Назовем этот эгоизм социопатией. А самоотверженность – альтруизмом.

– Так ты веришь в существование альтруизма? Значит, Авраам Линкольн ошибся?