Творцы

Однажды, когда Неменов явился в третьем часу ночи в свою «спальню», еще не удалившийся Курчатов сказал:

— Долго не задержу, а поговорить надо. Буба, пора ехать в Ленинград. Чертежи чертежами, но ведь в Питере перед войной столько всего наготовили! Один высокочастотный генератор чего стоит. Здесь и заказа на его изготовление пока не принимают. Когда сможешь выехать?

— Да хоть сейчас, — хладнокровно отозвался Неменов. — Командировка готова?

— Пока буду хлопотать о командировке, ты сбегай в Казань проведать семью — и немедля назад.

— Это я быстро.

Командировочное удостоверение было внушительное — на правительственном бланке, подпись зампредсовнаркома Первухина: ленинградский обком партии просили о содействии, советским органам предлагали оказывать любую поддержку, железнодорожникам предписывали продвигать без задержки грузы особого назначения. Неменов, пряча драгоценный документ, восторженно объявил, что с таким предписанием пол-института вывезет — если гитлеровцы не помешают, конечно…

О поездке Неменова и выделенного ему в помощники инженера П. Я. Глазунова вскоре узнали бывшие ленинградцы, связанные с Лабораторией № 2,— и в Пыжевский началось паломничество: все упрашивали прихватить продовольственную посылочку для родных и знакомых. Неменов от посылок не отказывался, но ставил условие — не свыше одного килограмма. Но и таких килограммовых передач составилось два полных мешка. Диспетчер в аэропорту, свесив мешки, ужаснулся — больше ста килограммов — и отказался принять багаж. Неменов отыскал пилота. Командир корабля развязал один из мешков, посмотрел на посыпки и категорически объявил диспетчеру:

— Не видишь, что это? Для ленинградцев же! Грузи. Без этих посылок не полечу.

Первый этап полета — до станции Хвойной — прошел спокойно. Здесь дождались темноты, а ночью на бреющем полете промчались над Ладогой — короткую эту трассу непрерывно обстреливали — и приземлились на Охтенском аэродроме. Через несколько дней в Смольном Неменов узнал, что летчик, разрешивший опасно перегружать свои самолет посылками для голодающих, погиб во время очередного вылета.

Городской аэровокзал находился на Литейном, сюда доставили в пять часов утра пассажиров ночного самолета. Неменов вышел на проспект. Затемненный город казался незнакомым, нигде не виднелось ни луча, даже редкие машины двигались без огней — только по черному небу шарили прожектора. Неменов знал, что общественный транспорт не работает с первых месяцев блокады, и с тревогой прикидывал, как добраться до Лесного, — и груз немал, и километров с десяток, даже для них двоих, отнюдь не истощенных, как ленинградцы, путь тяжел. В это время к аэровокзалу черной тенью — без сигнальных огней — подкатила эмка, из нее вышел хорошо знакомый директор «Светланы» Измозин, он должен был до рассвета вылететь на Большую землю. Он радостно расцеловался с Неменовым и велел шоферу доставить двух москвичей в институт.

Небо стало сереть, когда Неменов разбудил Андрея Матвеича, сторожа Физтеха, и, весело откликаясь на его восторженные ахи, стал истово обряжаться для встречи с Кобеко — навесил на шею роскошным ожерельем гирлянду крупного лука, взял в руку узел с завязанными подарками, привезенными еще с Алагеза и выдержанно сохраненными для поездки в Ленинград, — бутылкой армянского старого коньяка «Юбилейный» и двумя килограммами сухумского табака. Кроме того, в узле покоились две бутылки водки, добытые уже в Москве.

На вежливый стук никто не отозвался. Сторож предупредил, что Павел Павлович заполночь ушел на отдых. Неменов грохнул по двери кулаком, а когда и это не пробудило хозяев, повернулся к двери спиной и забарабанил каблуками. Неодетый Кобеко выскочил наружу и радостно закричал:

— Бубка, ты? Зося, выходи, Бубка приехал!

Гость расцеловался с Кобеко и Софьей Владимировной, торжественно вручил ей свое пахучее ожерелье и, священнодействуя, расставил на столе подарки. Кобеко мигом схватил табак и, окутываясь облаком ароматного дыма, при каждом выдохе ликующе повторял:

— Ну и выпьем мы с тобой потрясающе, Бубка, ну и выпьем!

Софья Владимировна постаралась доказать, что и у ленинградцев теперь ослабели блокадные лишения — на столе появились тонко нарезанные ломтики хлеба и на блюдце кузнецовского фарфора лакомство — половина селедки. Уже всходило солнце, когда роскошный завтрак завершился. Гость с негодованием отказался от предложения выспаться после трудного полета. Ему не терпелось посмотреть на знакомых, узнать, как живется, доведаться, что сохранилось из циклотронных богатств.

И весь день он бродил из комнаты в комнату, трогал аппараты и механизмы, покрытые морозным инеем, беседовал со знакомыми, раздавал посылки. В яме во дворе, разрытой общими усилиями, он нашел все, что прятал туда в первую неделю войны, — кабели, латунные листы, медный прокат. Смазанные пушечным салом, аккуратно запакованные, материалы выглядели как только что изготовленные. Высокочастотный генератор стоял на своем месте, ни одна доска не была вырвана из его обшивки. Неменов растроганно похлопал по ящику высотой с человека.