Творцы античной стратегии. От греко-персидских войн до падения Рима

Вторжение в Ирак, когда оно наконец случилось, стало кульминацией текущего международного кризиса. Противостояние, которое вылилось в войсковую операцию, многие годы определяло геополитический климат региона. Все заинтересованные стороны конфликта наверняка давно подозревали, что открытое столкновение неизбежно. Но тем, кто выдвинулся в итоге на иракскую территорию, следовало бы знать, что им предстоит сражаться с режимом, вряд ли не готовым к войне. Этот режим усердно накапливал запасы оружия и снаряжения; его войска, сосредоточенные вдоль границ, перекрывали все дороги, которые вели к столице; сама столица, жуткое олицетворение помпезных градостроительных проектов и обветшалых трущоб, была, по слухам, в состоянии поглотить без следа целую армию. И все же, несмотря на мощнейшую оборону, выяснилось в итоге, что эти укрепления, по большому счету, возведены из песка. И не способны остановить противника, если им оказалась сверхдержава, самая могущественная на планете. Экспедиционный корпус, осуществлявший вторжение, представлял собой смертоносное сочетание мощи и стремительности. Те защитники, которые уцелели после первого молниеносного выпада, попросту разбежались. Даже в столице население не выказало ни малейшего желания погибать ради национального лидера. Спустя всего несколько недель после начала военных действий война завершилась – вполне благополучно для захватчиков. Так произошло и 12 октября 539 г. до н. э., когда ворота Вавилона распахнулись «без боя»[1] и величайший город мира перешел в руки Кира, царя Персии.

Для самих вавилонян захват их столицы иноземным военачальником был легко объясним: такова воля Мардука, главного среди богов. На протяжении столетий несравненная роскошь и блеск Вавилона олицетворяли приверженность его жителей тщеславному самолюбованию. Пусть и давно подпавший под власть Ассирии, своего северного соседа, Вавилон никогда до конца не смирялся с этим фактом, а в 612 г. до н. э., когда его войско возглавило осаду и разграбление ассирийской столицы Ниневии, город сполна насладился кровопролитной местью. И с того момента Вавилон стал осознанно играть роль, к которой, в глазах своих жителей, был предназначен богами, – роль средоточия мировой политики. Распад Ассирийской империи ознаменовался разделением Ближнего Востока между Вавилоном и тремя другими царствами – Мидией (север современного Ирана), Лидией в Анатолии и Египтом; при этом почти никто не сомневался относительно того, какое среди этих четырех великих царств выступает первым среди равных. На обломках Ассирийской империи цари Вавилона вскоре преуспели в укреплении и распространении своей власти. На слабых соседей они навешивали «железное ярмо»[2]. Типичной для тех, кто все-таки отваживался противостоять могущественному Вавилону, стала участь Иудейского царства, крепкого, но довольно безрассудного – и сокрушенного в 586 г. до н. э. Два года восстаний против вавилонского правления завершились для «дома Иудина» горьким оплакиванием павших и утратой былого величия. Иерусалим и его храм превратились в груду обгорелых развалин, иудейского царя заставили смотреть, как казнят его сыновей, а потом ослепили, элиту же Иудеи отправили в изгнание. И там, когда они тосковали на реках вавилонских, одному из иудеев, пророку по имени Иезекииль, помнилось, будто тень преисподней падает на весь мировой порядок. Царь Вавилона низверг Израиль и заодно весь мир: «Земле Израилевой конец, – конец пришел на четыре края земли… Вне дома меч, а в доме мор и голод. Кто в поле, тот умрет от меча; а кто в городе, того пожрут голод и моровая язва»[3].