Творцы и памятники

Фирма «Вестингауз» оценила находчивость и добросовестное отношение к делу молодого инженера. Ему доверили техническое руководство Петербургским отделением общества, и в сентябре 1907 года, когда по улицам русской столицы побежали первые трамваи, Гаккель получил большую премию.

— На что вы собираетесь расходовать ее? — спрашивали знакомые. — Накупите акций какой-нибудь промышленной компании? Или обратите деньги в вечную ценность — золото — и переведете в иностранный банк?

— Я видел, что золото делает с людьми, — отвечал Гаккель. — Видел трупы, плывущие по Лене, видел, как одни люди на спинах своих возят других только потому, что у тех есть золото, а потом, споив и ограбив их, в лучшем случае прогоняют вон. Я видел охотников за горбачами — так называют таежных бандитов, подстерегающих рабочих с приисков. Один такой горбач убил шестьдесят человек. И все из-за крупинок золота. Да, страшные дела могут сделать деньги… Но у меня другой замысел, я потрачу их с пользой для отечества, попробую построить первый в России аэроплан…

И, заметив изумление на лице спрашивающего, Гаккель продолжал:

— Правда, акционерное общество основывать я не собираюсь и прибылей больших не предвкушаю. Да и капиталов хватит всего лишь на постройку нескольких небольших машин. Но заинтересовать людей, пробудить дремлющие силы, двинуть дело с мертвой точки считаю себя обязанным. Наконец, и самому мне это очень интересно.

Самолет русской конструкции

Был на окраине Петербурга поселок Новая Деревня. В ту пору — 1908–1909 годы — он и выглядел деревней — низкие одноэтажные домики, пыльные мостовые, тишина. Только в день крупных скачек нарядные экипажи катили один за другим к расположенному недалеко ипподрому. Жители этого поселка стали часто встречать невысокого, углубленного в свои мысли человека. Он выглядел подозрительным, но столяр Михаил Васильевич Егоров, который поселился в сарае, куда ежедневно приходил незнакомец, рассеял эти настроения.

Профессор электротехнического института, инженер Гаккель — вот кто это. Провел трамвай, шесть тысяч получил за это, а теперь их все на самолеты истратить задумал. Сам построить хочет.

Обыватели ахали. Таких денег человеку не жаль!.. Ведь свое дело открыть можно!

А из сарая, превращенного в мастерскую, доносился веселый стук молотков, звонкое пение пил, скрежет сверл. Строили Яков Модестович, его брат Борис, столяр Егоров, часто приезжала Ольга Глебовна, помогала обклеивать бамбуковый остов самолета. Это был биплан — машина с двумя парами крыльев. От мотора шла цепная передача — как на велосипеде— к двум расположенным сзади винтам. Мощность мотора была небольшой — сейчас такими оснащены тяжелые мотоциклы.

Первый полет

Несколько деревянных домиков — ангары, неровное — бугры, холмы, канавки — поле, в разных местах которого торчат деревья. Некоторые совсем уже высохли, вот-вот упадут. Это Гатчинский аэродром под Петербургом.

— Боюсь взлетать, Яков Модестович, — говорит пилот Володя Булгаков, надевая кожаную куртку и шлем с очками.

— Володя, вы же закончили школу воздухоплавания в Париже, — отвечает укоризненно Яков Модестович.

Булгаков уселся в самолет, завел мотор. Гаккель и Егоров держали машину за крылья, пока винт набирал обороты. Все быстрей и быстрей его вращение, вот уже не видно лопастей.

— Отпускай! — скомандовал Гаккель.

Самолет сделал небольшую пробежку и поднялся в воздух. Он летал невысоко — метрах в пяти-шести над землей. Первый полет первого самолета русской конструкции!

— Ура! — закричал Егоров. — Ура, летит!

И вдруг восторг на его лице сменился испугом. Самолет, пролетев метров двести, опустился и наехал прямо на дерево. Гаккель и Егоров наперегонки бросились туда.

— Знаете, сколько аварий было оттого, что пилоты натыкались на эти деревья? — оправдывался Володя Булгаков.

— Почему же их не вырубят?

— Дворцовое ведомство запрещает. У императрицы Марии Федоровны, видите ли, какие-то воспоминания юности с рощицей этой связаны. А люди калечатся.

— Вы живы, это главное, — облегченно вздохнул Гаккель.

— Я жив. А самолет сломался.

— Ничего, повреждения несерьезные. — Гаккель осмотрел нос самолета. — Исправим быстро.

Машину отвезли в мастерские. Через несколько дней, 5 июня 1910 года, она вновь поднялась в воздух. Было ветрено, холодно. Одетый в длинное пальто и котелок господин наблюдал за полетом. Это был Николаев, комиссар Всероссийского аэроклуба. Когда машина опустилась, он тут же на поле составил протокол о первом полете первого аэроплана русской конструкции.

Прекрасно испытать самому

Успех окрыляет. Не теряя времени, Гаккель приступил к постройке нового самолета — огромной машины с размахом крыльев в одиннадцать с половиной метров и весом более чем в полтонны. Но вот беда: на ней некому было летать. Володя Булгаков как следует делать этого не умел, То колеса поломает при посадке, то чуть самолет не разобьет.