Творцы прошлого (Книга 1)

- Нет, - ответил Айзенберг, - это древняя реликвия, - и, приоткрыв чемодан, показал Сифлицу.

- Коллекционируешь? А где хозяин?

- По-моему, хозяину каюк. Сожгли его на костре в тринадцатом веке.

- Худо. Как его допрашивать в таком состоянии?

- По-моему, именно в таком состоянии и допрашивать. А то мы канителимся, канителимся, ждем чего-то. А лучше уж сначала расстрелять, а потом и допрашивать. Протокол-то допроса всегда можно задним числом состряпать.

- Разумно, - согласился Сифлиц. - А что ты с этой реликвией собираешься делать?

- Припрячу на черный день. Потом, когда страсти улягутся, выставлю ее на торги на каком-нибудь лондонском аукционе. Может, пару миллионов фунтов за нее мне отвалят.

- А сейчас не хочешь продать?

- Кому?

- Есть тут один американский бизнесмен. Он сейчас находится в Швейцарии и ценности скупает. Такая штука как раз его заинтересует. Тем более, что она как две капли воды похожа на копье Святого Маврикия.

- Так он ведь по дешевке, небось.

- Тебе сейчас деньги нужны, чтобы отсюда вырваться. А он еще в придачу и американский паспорт дает. У меня на границе есть окно. Можем вместе уйти к нейтралам.

- Нас же поймают. Не свои, так американцы.

- Ну, с Шелленбергом я договорюсь. Он деньги тоже любит. Оформит, как будто мы на задании. А если мы попадемся американцам, то скажем, что мы русские разведчики, по-русски-то вы говорите свободно, и те выдадут нас Сталину.

- Шутка? - засмеялся Айзенберг.

- Шутка, - подтвердил Сифлиц, - но, как говорят русские, "ф каштой шутке есть тольля прафты".

- У вас ужасное произношение, штандартенфюрер, - заметил Курт.

- Ну что, едем?

- Прямо сейчас?

- Прямо сейчас, - решительно ответил Сифлиц, а про себя подумал: "главное, не переторопить".

***

Проводник, с которым беседовали ротмистр Новогудин, штабс-ротмистр Лихославский и поручик Нелидов, как вы, надеюсь, уже поняли, сказал далеко не всю правду.

Да, действительно, станций на пути было мало. Да, действительно, после того, как без четверти восемь поезд Киев-Варшава покинул Киверцы, в Олыке он не останавливался. Да, действительно, следующей станцией был Ровно. И было это действительно без десяти девять, а стоянка на самом деле длилась десять минут. На перрон на этой станции Элен действительно не выходила. И именно на этой станции в вагон зашла какая-то баба с пирожками, и у этой бабы Элен и Софья Сергеевна купили на пятак дюжину пирожков. Да, действительно, поезд потом останавливался в Шепетовке, а Элен и в самом деле после Шепетовки в вагоне еще была - тут проводник не соврал. Но через сто тринадцать верст после Шепетовки поезд остановился в Бердичеве. Вот тут проводник-то и начал врать. В это время действительно все уже спали.

Тут надо пояснить, что вагон, у котором ехали и Луиза Карловна Новогудина, и Софья Сергеевна Тербунова, и Аделаида Порфирьевна Раменская, и, естественно, сама Элен, был вагоном второго класса. А, как и во всех российских вагонах второго класса, уборная в этом вагоне была в самом его конце и располагалась у самого тамбура. Но те из вас, кому доводилось путешествовать поездом по русским железным дорогам, будь то в начале двадцатого столетия или в середине двадцать первого, те наверняка знают одну национальную особенность наших проводников. Как бы ни менялся общественный строй, в какую бы сторону ни шло развитие технического прогресса, эта национальная черта остается неистребимой и, вероятно, генетически передается проводникам по наследству из поколения в поколение. Даже сейчас в 2033 году, когда я пишу эти строки, когда в космос летают даже индусы, а на Луне побывали толпы китайцев, эта старая русская традиция живет и побеждает всё то новое, что способна придумать гениальная инженерная мысль. Состоит эта традиция в том, что перед тем как поезд останавливается на станции, пусть даже на самом малозначительном полустанке, наш проводник спешно покидает свое проводницкое купе, и, даже не доиграв с напарником партию армянского дурака, несется во весь опор по коридору с большим железным ключом. Этим ключом он и запирает вагонный сортир на все то время, пока поезд стоит на станции, а зачастую и до того самого момента, пока через три часа после этой станции в его купе деликатно не постучится самый нетерпеливый пассажир и, дико извиняясь, вежливо не произнесет: "Если ты, сукин сын, сейчас же не откроешь нужник, я наделаю тебе прямо на твою красную физиономию".