Философскую известность принесла Ильину книга о Гегеле. Автор продемонстрировал в ней великолепное знание и глубокое понимание сложнейшего текста. Эрудиция его безупречна, а самостоятельный ход мысли оригинален и увлекателен. Ильин — не гегельянец (никогда им не был), ему видны упущения великого немца. Это панлогизм, стремление разложить все по полочкам понятийного (пусть диалектического) мышления, отсюда «абсурдность» метода, согласно которому истина постигается системой категорий. («Философ вообще не обязан выдумывать и преподавать какую-то «систему». Это чисто немецкий предрассудок, от которого давно пора освободиться»4, — скажет он впоследствии.) Неприемлем гегелевский пантеизм, отождествление мира и Бога. Но плох тот философ, который видит в Гегеле одни слабости и ничему не может у него научиться. «Гневные выпады Артура Шопенгауэра против Гегеля несправедливы, ибо в действительности Гегель был прямой противоположностью того, что хотел видеть в нем желчный франкфуртский философ: перед ним действительно была «голова», а никакой не «шарлатан». Всю жизнь он оставался мучеником своего сверхсложного сражающегося с самим собой созерцания. Он честно старался сохранить верность своей панлогической концепции, которая открылась ему в 1800–1801 годах. Он видел, как она рушится, и не желал принять ее крушения, ибо это для него означало бы крушение Бога. Ему приходилось перестраиваться «на ходу». Перед ним вследствие этого обнаруживались новые «выси» и «глубины», он незаметно пересматривал основное свое понятие разума, переходил от «панлогизма» к «пантелеологизму» и полагал, что первоначальная его познавательная идея успешно обоснована. Кризис этой идеи и всей его системы был велик и поучителен. Может быть, он ушел из жизни, не осмыслив и не высказав этого. Но нельзя сомневаться в предметности его созерцательной способности»5.
Центральная проблема всего русского философского ренессанса — смысл жизни. Гегеля эта проблема не волновала: жизнь для него один из узлов саморазвития логической идеи. Для Ильина жизнь — смысловой центр бытия. Главная цель его жизни «именуется
Ильин разделяет убеждение Гегеля в том, что философия — наука. По своему содержанию она тождественна религии. Ильин пришел к этому выводу в статье «Философия как духовное делание» (1915). Философия — знание истины, религия — вера в нее. В своей статье Ильин иронизирует над тремя разновидностями псевдофилософствования. Это прежде всего «софистическая апология сильного», подмена очевидности авторитетом. Далее превращение философии в тайновидение. Причем здесь возможны два варианта: в первом случае «владеющий тайной» от души старается передать ее своим адептам (но, поскольку тайны нет, усилия его напрасны), другой вариант — тайна остается сокрытой, тайновидец не спешит, а порой и не в состоянии раскрыть ее; бывает, что он просто морочит голову (себе и другим). Третья разновидность псевдофилософии — формальная игра в дефиниции и силлогизмы. Все три отмеченные Ильиным умственных порока — авторитетопоклонство, тайновидение, понятийное мозгоблудие — живут и поныне, сарказм Ильина не потерял актуальности. Как и его твердое убеждение в том, что истина существует и надо жить ради нее.
Совет не следовать немецким образцам и не создавать систему содержится в этюде «Что есть философия». При жизни этюд был напечатан по-немецки в сборнике «Blick in die Feme», посмертно по-русски в сборнике «Путь к очевидности». Оба эти сборника, содержание которых частично совпадает, характерны для Ильина. Это особый тип философии. Привлекают страстность изложения, обращенность к широкому читателю, блистательный язык. «…Я пытаюсь заткать ткань новой философии, насквозь христианской по духу и стилю, но совершенно свободной от псевдофилософского отвлеченного пустословия. Здесь нет совсем и интеллигентского «богословствования» наподобие Бердяева — Булгакова — Карсавина и прочих дилетантствующих ересиархов… Это философия — простая, тихая, доступная каждому, рожденная главным органом Православного Христианства — созерцающим сердцем, но не подчеркивающая на каждом шагу своей «школы». Евангельская совесть — вот ее источник»6.
Обращаясь к читателю, Ильин вопрошает его: откуда известно, что изучаемый предмет систематичен и живет по законам человеческой логики (пусть диалектической)? Неужели шапка определяет размер головы? Жалок и смешон философ, воображающий себя бухгалтером, наводящим порядок в бумагах, или унтер-офицером, командующим шеренгой понятий. Надо честно, ответственно изучать предмет. Созерцание — средство, очевидность — цель.