Творцы русской идеи

Евразийцы уповали на особую роль России (посредника между Европой и Азией), верили в ее великое будущее предназначение. Им безусловно импонировали следующие строки Бердяева, написанные еще на родине: «Что бы ни было с нами, мы неизбежно должны выйти на мировую ширь. Россия — посредница между Востоком и Западом. В ней сливаются два потока всемирной истории, восточный и западный. В России скрыта тайна, которую мысами не можем разгадать. Но тайна эта связана с разрешением какой-то темы всемирной истории. Час наш еще не настал»¹⁶. Евразийцы не составляли единого целого. В 1929 году ряды движения покинул его основатель Н. Трубецкой. Возобладало радикальное крыло, тяготевшее к марксистам (и чекистам). Бердяев держался от них в стороне.

Годы войны Бердяев провел в оккупированной Франции, ненавидел захватчиков, но активного участия в Сопротивлении не принимал. Остро переживал судьбу России, радовался — ее победе над Гитлером. Одно время намеревался вернуться на родину, но разгул сталинизма отпугнул его. Тяжелое впечатление произвела на него история с Ахматовой и Зощенко. Философская жизнь у нас в то время была убогой, и это тоже удручало Бердяева.

В 1947 году Кембриджский университет, отвергнув кандидатуры К. Барта и Л. Маритена, присудил Бердяеву степень почетного доктора. До него такой чести из русских удостоились только И. Тургенев и П. Чайковский. Через год Бердяева не стало. Незадолго до кончины он писал: «Я очень известен в Европе и Америке, даже в Азии и Австралии, переведен на много языков, обо мне много писали. Есть только одна страна, в которой меня почти не знают — это моя родина. Это один из показателей перерыва традиции русской культуры. После пережитой революции вернулись к русской литературе, и это факт огромной важности. Но к русской мысли еще не вернулись…»¹⁷ Последние многочисленные публикации у нас работ Бердяева, издания его коллег по эмиграции — свидетельство возвращения страны к прерванной философской традиции.

* * *

В одной из последних своих работ Бердяев писал: «Я определяю свою философию как философию субъекта, философию духа, философию свободы, философию дуалистически-плюралистическую, философию творчески-динамическую, философию персоналистическую, философию эсхатологическую»¹⁸. Разберем по порядку все эти позиции.

Под субъектом традиционная (рационалистическая) философия понимала познавательное начало, пассивно противостоящее предмету познания — объекту. Кант заговорил об активности субъекта, его вторжении в объект. Объективный мир явлений, с которым мы имеем дело, — результат взаимодействия вещей, какие они есть сами по себе, и нашей познавательной способности. Фихте отбросил «вещь саму по себе»; объект, считал он, формируется субъектом. Но и Кант, и Фихте видели в субъекте некое абстрактное сознание вообще; Фихте говорил «Я», но имел в виду «Мы». Для Бердяева же субъект — это личность, живой человек. Объективация личного начала создает природу и общество. Как это происходит, рационально объяснить невозможно. Но Бердяев убежден: «Метафизика невозможна как система понятий»¹⁹. Надо помнить еще об одном уточнении: «Объективация, неподлинность феноменального мира совсем не значит, что мир людей, животных, растений, минералов, звезд, морей, лесов и т. д. нереален и что за ним есть совсем непохожие вещи в себе, а значит, что этот мир находится в недолжном духовном и нравственном состоянии, в состоянии рабства, утери свободы, вражды, отчужденности, выброшенности во вне, подчинения необходимости»²⁰. Мир природной необходимости Бердяева не интересует, его внимание приковано к миру духа. И еще одно обстоятельство: субъект, по Бердяеву, не самодостаточен, не должен замыкаться в самом себе. Помимо объективации (ложного самоопределения) возможен истинный путь за собственные пределы — трансцендирование, переход от личности к личности, от духа к духу.

В результате объективации возникает коллектив, в результате трансцендирования — соборность. «Коллективизм не соборность, а сборность… Он носит механически-рациональный характер»²¹. Столь же решительно, как от нивелирующего коллективизма, отмежевывается философ и от индивидуализма. В одной из ранних работ Бердяева читаем: «Непомерные притязания индивидуального сознания по всем линиям терпят поражения. Человек, предоставленный самому себе, оставленный с самим собой и своим «человеческим», бессилен и немощен, ему не открывается истина, не раскрывается для него смысл бытия, не доступен ему разум вещей»²². Сознание соборно. И тут же сноска на блестящую работу Сергея Трубецкого «О природе сознания», где обосновывается эта идея.