Творцы заклинаний

Кошка у него на коленях уселась и заинтересованно уставилась на широкую дверь кузницы, а потом, когда кузнец подошел к лестнице и окликнул тех, кто был наверху, соскочила на пол и неторопливо удалилась в противоположный угол, мурлыча как ленточная пила.

По ступенькам спустилась высокая худая женщина, держащая в руках нечто, завернутое в одеяло. Кузнец торопливо повел ее к волшебнику.

— Но… — запротестовала она.

— Это очень важно, — напыщенно перебил ее кузнец. — Что нам делать теперь, господин?

Волшебник поднял свой посох. Посох достигал в высоту человеческого роста и был толщиной с Биллетово запястье. А еще его покрывала резьба, которая (кузнец аж моргнул) менялась прямо на глазах, будто не хотела, чтобы посторонние видели, что именно она изображает.

— Ребенок должен взять его в руку, — сказал Драм Биллет.

Кузнец кивнул, покопался в складках одеяла и, отыскав там маленький розовый кулачок, осторожно направил его к посоху.

Крошечные пальчики крепко обхватили отполированное дерево.

— Но… — вмешалась повитуха.

— Все в порядке, матушка, я знаю что делаю. Она ведьма, господин, не обращай на нее внимания. Так, что теперь?

Волшебник не ответил.

— Что нам делать те…

Кузнец, осекшись, наклонился и вгляделся в лицо старого волшебника. Биллет улыбался, но одним богам было ведомо, что показалось ему таким забавным.

Кузнец сунул ребенка лихорадочно мечущейся женщине, как можно более уважительно разогнул тонкие бледные пальчики и высвободил посох.

Посох был странно маслянистым на ощупь, словно статическое электричество. Само дерево казалось почти черным, но резьба светлыми пятнами выделялась на нем и резала глаз, стоило попробовать к ней присмотреться.

— Ну что, доволен собой? — спросила повитуха.

— А? О да. По правде говоря, да. А что? Она откинула складку одеяла. Кузнец взглянул вниз и сглотнул.

— Нет. Он же сказал…

— А что ОН мог об этом знать? — презрительно хмыкнула матушка.

— Но он же сказал, что родится сын!

— По мне так это не похоже на сына, приятель.

Кузнец тяжело хлопнулся на свой табурет и обхватил голову руками.

— Что же я натворил?! — простонал он.

— Ты подарил миру первую женщину-волшебника, — отозвалась повитуха. — А сто это у нас здесь? Сто это за плелесть?

— Чего?

— Я разговаривала с ребенком. Белая кошка замурлыкала и выгнула спину, словно ласкаясь к старому другу. Самое странное, никого рядом с ней не было.

* * *

“Какой же я дурак, — произнес чей-то голос, но слова эти не мог услышать ни один смертный. — Я думал, магия сама знает что делать”.

— ВОЗМОЖНО, ТАК ОНО И ЕСТЬ.

“О, если бы я мог что-нибудь изменить…”

— НАЗАД ХОДУ НЕТ. НАЗАД ХОДУ НЕТ, — прогудел глубокий, тяжелый голос, похожий на грохот закрывающихся дверей склепа.

Струйка небытия, которая некогда была Драмом Биллетом, задумалась. “Но у нее будет куча проблем”.

— НАСКОЛЬКО МНЕ ИЗВЕСТНО, В ЭТОМ И ЗАКЛЮЧАЕТСЯ СМЫСЛ ЖИЗНИ. ХОТЯ МНЕ ОТКУДА ЗНАТЬ? “А как насчет реинкарнации?” Смерть поколебался (не стоит забывать, что на Диске Смерть — мужского рода).

— ПОВЕРЬ МНЕ, ТЕБЕ ЭТО НЕ ПОНРАВИТСЯ.

“Я слышал, некоторые люди только этим и занимаются”.

— ЗДЕСЬ ТРЕБУЕТСЯ ПОДГОТОВКА. НУЖНО НАЧАТЬ С НИЗШЕГО УРОВНЯ И ПРОДВИГАТЬСЯ ВВЕРХ. ТЫ ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЕШЬ, ЧТО ТАКОЕ БЫТЬ МУРАВЬЕМ.

“Неужели это так страшно?”

— ЕЩЕ КАК. А С ТВОЕЙ КАРМОЙ Я БЫ И МУРАВЬЕМ НЕ НАДЕЯЛСЯ СТАТЬ.

Ребенка отнесли обратно к матери, а кузнец сидел, безутешно изучая дождь. Драм Биллет почесал кошку за ухом и задумался о своей жизни. Она была долгой — одно из преимуществ профессии волшебника, — и он натворил много дел, о которых ему не всегда было приятно вспоминать. Самое время…

— ЗНАЕШЬ ЛИ, ВРЕМЕНИ У МЕНЯ НЕ ТАК УЖ И МНОГО, — с упреком заметил Смерть.

Волшебник посмотрел на кошку, и только тут до него дошло, насколько странно она выглядит.

Живым невдомек, насколько сложно выглядит мир с точки зрения покойника, потому что смерть, освобождая разум от смирительной рубашки, в которой его держат три измерения, отсекает его также и от Времени, которое есть не что иное, как еще одно измерение. Хотя трущаяся о невидимые ноги Биллета кошка оставалась той же самой кошкой, которую он видел несколькими минутами раньше, она также являлась и крошечным котенком, и толстой, полуслепой старой кошачьей матроной, и всеми промежуточными стадиями. Одновременно. В результате кошка смахивала на белую кошкообразную морковку — описание, которым придется довольствоваться, пока люди не изобретут четырехмерные прилагательные.

Костлявая рука Смерти мягко постучала Биллета по плечу.

— ИДЕМ, СЫН МОЙ.

“Неужели я ничего не могу сделать?”

— ЖИЗНЬ — ДЛЯ ЖИВЫХ. КРОМЕ ТОГО, ТЫ САМ ОТДАЛ ДЕВОЧКЕ СВОЙ ПОСОХ.

“Да. Что есть, того не отнять”.

* * *

Повитуху звали матушка Ветровоск. Она была ведьмой. В Овцепикских горах этот вид деятельности считался вполне приемлемым занятием, и никто не мог сказать о ведьмах худого слова. Если хотел проснуться утром в том же обличье, в котором лег спать.

Кузнец все еще сидел, хмуро созерцая дождь, когда матушка снова спустилась по лестнице и похлопала его по плечу бородавчатой рукой.

Он поднял глаза.