Ты

Однако он молчит и смотрит на меня. Интересно, с тобой он тоже выкидывает такие штуки?

– Хорошо, Дэнни. Ответь мне на один вопрос. Карен в курсе, что ты ее не любишь?

Не могу врать ему. Он все видит.

– Нет.

– У тебя всего одна жизнь, Дэнни, – проповедует он, как рабби (с чего я взял, что у тебя с ним может быть секс?) – Если жизнь чему-то и научила меня, так это тому, что отношения, которые не начинаются с безумной любви, как в песнях у Вана Моррисона, обречены на провал. Любовь – это марафон, а не спринт.

– Да? И как у вас отношения с женой? Вы ее любите? – срывается у меня с языка.

– Раньше любил.

С сеанса я возвращаюсь разбитым. И лезу в твою почту. Один из друзей-бездельников решил отпраздновать свой день рождения в пафосном боулинг-клубе и позвал тебя. Ты приняла приглашение, но вряд ли пойдешь. Ты теперь ходишь только к доктору Ники. А вот Карен Минти не откажется сходить со мной в боулинг и будет сидеть там столько, сколько нужно, пока я не скажу, что пора домой. Ты так и не появишься, зато Карен еще больше втрескается в меня, а я… я лишь терплю ее. Мы не виделись с тобой уже несколько месяцев, и жизнь стала бы гораздо проще, полюби я рекламу и «Короля Куинса». К сожалению, не могу, Бек. И ты лучше всех это знаешь. Не о том ли твое последнее письмо к себе:

«Милая Бек! Луиза Мэй Олкотт права. У необычной девушки не может быть обычной судьбы. Не суди себя строго. Люби себя. С любовью, Бек».

35

Я сразу понял, что Ники нарушил правила, когда сказал про свою жену. Психиатрам нельзя отвечать на личные вопросы пациентов, я знаю это по фильмам и книгам. Поэтому совсем не удивился, когда на следующем сеансе он заявил, что надо серьезно поговорить. Он взял всю вину на себя и выглядел так ужасно, что мне стало его жаль, Бек. Он хороший парень – как и мистер Муни когда-то, до того как обозлился на меня и на весь мир. Мне больно слушать, как он себя клянет.

– Ладно, док, хватит. Не казни себя.

В ответ он рассмеялся или заплакал, я даже не понял. Хотя, возможно, и то и другое, ведь он немного лицемер. Да в общем, и бог с ним, работенка-то у него паршивая, я бы такую не хотел. Еще не хватало извиняться перед психами за то, что случайно выболтал какую-то фигню из своей жизни.

– Дэнни, – наконец успокаивается он. – Единственное, что я могу теперь для тебя сделать, – направить к другому специалисту.

Рубашка у бедолаги мятая, несвежая, под мышками следы пота. Я знаю, как его развеселить. Говорю, что направления не нужно, так как мне уже гораздо лучше. Он улыбается. Я нахваливаю его, заверяю, что мыши мне теперь не страшны и что кошку я решил отпустить. Я не говорю, что собираюсь обложиться сыром и обмазаться арахисовым маслом в надежде приманить мышь обратно. Хочется расстаться на позитивной ноте.

– Рад за тебя, Дэнни.

– Не знаю, как вас благодарить, док.

Он о чем-то распинается, но я думаю о тебе. Мышь может пропасть (ты переедешь) или никогда не вернуться (выйдешь замуж). Но лучше ты в небе, чем Карен Минти в руке.

– Значит, окончательно решил избавиться от кошки, Дэнни?

– С ней много хлопот. – Я представляю Карен Минти на четвереньках с твоим крошечным тельцем в зубах. – Мне не нужна кошка. Я сам справлюсь.

Ники доволен мной. Сообщает с улыбкой, что перед сеансом пересмотрел Sea of Love.

– Я понимаю тебя, Дэнни. Сам не отказался бы туда попасть.

Мне его жаль и даже капельку стыдно за ложь.

У доктора звонит телефон.

– Прости, нужно ответить, – извиняется он. – Я выйду. Семейные разборки.

Обещает вернуться через пять минут. Как только за ним закрывается дверь, я подлетаю к компьютеру. Ты должна быть где-то здесь. Я чувствую. Готов поклясться, что слышу, как ты зовешь меня с жесткого диска: «Найди меня, моя любовь, приди ко мне». Соблазн слишком велик. Первый раз я остался в кабинете один. Так что к черту! Падаю в кресло и нажимаю пробел.

На заставке фотография Ники с его женой и двумя дочерьми перед рестораном «Пицца Ники» в Честертауне, Нью-Йорк. Они смотрят на меня с экрана, и мне стыдно, что я обманываю такого хорошего человека, доброго семьянина. Хотя, возможно, не такого уж и доброго: надо же заставить жену и дочек позировать под дождем на улице только ради вывески со своим именем. Сворачиваю окно с клипом – Ники не соврал, что смотрел его, он хороший парень – и ищу жесткий диск. Ого! Док не ведет записи, он надиктовывает заметки о пациентах на «Айфон», а потом просто скидывает аудиофайлы на компьютер. А вот и папочка «ГБек». Меня захлестывает чувство безумной любви, как в песнях у Вана Моррисона. Пересылаю папку себе на почту. Удаляю письмо из списка отправленных. Очищаю корзину. Готово.

И тут возвращается Ники.

– Дэнни, извини, – неожиданно начинает он с огорченной улыбкой. – Сам виноват. Не надо было говорить, что клип открыт на компьютере, и оставлять тебя с ним один на один.

Я выдыхаю.

– Нет, док, это вы меня извините.

Он выглядит обессиленным, голос дрожит:

– Так что насчет направления?