Ты будешь моей погибелью

Вышла из женского туалета, направляясь в столовую, но проходя мимо кабинета, услышала знакомые голоса мистера Рамиреса и Соф.

— Ничего не может быть, понимаешь? Истинные не могут быть с чистокровными. Твоя мать отвечает за наблюдения этого закона в Совете, София, а ты ерундой маешься.

— Для тебя мои чувства ерунда?

— Они мне не нужны, — голос преподавателя холоден. Софи влюблена в брата Дениэля? Почему так много тайн? — Амелия, — мужчина обращается ко мне, а я дергаюсь от неожиданности.

— Извините, — бормочу себе под нос.

— Мне нужно с тобой поговорить, — черноволосая прожигает Рамиреса старшего разъяренным взглядом, но он и не смотрит в ее сторону. — Уделишь мне немного времени?

Избегать разговора нет смысла, поэтому я киваю, хвостиком лавируя сквозь толпу голодных студентов во внутренний двор главного здания. Натягиваю рукава свитера на руки, вжимая голову в плечи. Прохладно.

— Я не хотел жениться на тебе, — начинает мужчина. — Но для меня всегда на первом месте стоял Сумеречный долг. После смерти родителей меня и Дениэля воспитывала семья Софии, дисциплинируя и внушая главное правило Охотников — повиноваться Совету.

— Но никто не имеет права распоряжаться чужой жизнью. Я не знаю ваших правил и законов, но даже сейчас, с руной, не собираюсь выполнять задания какой-то кучки людей, и выходить замуж за того, кого не выбрало мое сердце.

— Проблема в выборе твоего сердца? Если бы оно выбрало меня, ты бы без проблем вышла за меня замуж?

— Нет. Если бы мое сердце выбрало вас, я бы вышла замуж, потому что люблю, а не потому, что так надо по вашему Сумеречному закону.

— Но оно выбрало не меня, — мужчина усмехнулся.

— Не вас, — подтвердила.

— Когда-то я тоже пошел против правил, чтобы женится на той, которую любил больше жизни, — внутри все начало сжиматься, предвещая не очень хороший исход разговора.

— Насколько я знаю, первая невеста была вашего ранга.

— Это чистое везение. Мне подфартило в этом, но не повезло в другом, — тяжело выдохнула, выпуская облако горячего воздуха. — Мне пришлось бороться с собственным братом, — не нравится мне, что речь зашла о Дениэле. Чувствую неладное. Тревога усиливается. — Ден спал с Сессилией за моей спиной, — сглотнула. — Он любил ее. Так же сильно, как и я.

— Зачем вы это рассказываете?

— Если ты, правда, его любишь, эта правда не изменит твое отношение к нему. А я делаю это, потому что зол. Не хочу, чтобы он был счастлив, когда сломал мне жизнь.

— Вы вините во всем Дениэля, но разве ваша невеста под угрозами с ним в постель ложилась? — стало противно от одной этой мысли. И дело вовсе не в Рамиресе младшем. — Вы злитесь на брата, обвиняя его в предательстве, но та, которую вы любили больше жизни, изменяла вам. Она предала вас, она предала вашу любовь и доверие, — наши взгляды встретились, но преподаватель только улыбался, глядя на меня.

— Я же говорил, что это ничего не изменит. Когда мы любим человека, находим его любым действиям оправдания, даже самые глупые. Поэтому я зол только на Дениэля.

— Вы сами сказали, что он любил ее.

— Правда считаешь, что любовь может оправдать любой поступок?

— Но вы этим и занимаетесь.

— Не только я, Амелия, — хмурюсь, не понимая, к чему мужчина ведет. — Сессилия сбежала, оставив нас обоих страдать. Я собирал разбитое сердце, а Дениэлю даже не было, что собирать. Он отдал его ей, и это не девчачья сопливая романтика, а мощный ритуал ведьмы. Теперь ответь самой себе, — мистер Рамирес развернулся, — Может ли любить человек, отдав навеки свое сердце другому? — молчу, пытаясь не завыть. Я верю, что Дениэль меня любит. Я вижу в его взгляде нежность, трепет и бережность. Или это не любовь?

— Мэл! — поворачиваюсь, пересекаясь с карим омутом любимых глаз. Шатен подошел, сначала пробежав по мне беглым взглядом, а потом перевел все внимание на старшего брата. — Что-то хотел?

— Мы просто говорили, Ден, — слегка улыбаясь, ответил преподаватель. Наши взгляды встретились. Со стороны можно подумать, что у нас есть какая-то тайна. Возможно, это и так, но не для меня.

— Дениэль, — я поворачиваюсь к парню, переплетая пальцы наших рук, — я очень хочу есть, — слышу хмык со стороны мужчины и вижу, как взгляд кареглазого смягчается. Неужели так боялся, что я узнаю правду? Это ничего не поменяет для меня, если ты чувствуешь ко мне хоть четверть тех чувств, что я испытываю в твоем присутствии.

И я была действительно счастлива. Все последующие дни, когда мы проводили время вдвоем, мне становилось стыдно за мысль, что я сомневалась в Дениэле. Каждый вечер, лежа в его кровати, он гладил мои волосы, целовал в макушку, носик или руку. Не отпускал, притягивая в свои объятия, и томно шептал мое имя на ушко, опаляя своим дыханием. Но даже после всех его действий, касаний и поцелуев, я закрывала глаза, прислушиваясь к биению его сердца. Оно есть, но мое ли оно, Дениэль? Стыдно. И очень тяжело думать об этом.