– Пит, мне надо сейчас отлучиться в туалет, – произнесла я изменившимся голосом, который сама не узнала. Он дрожал, и в нем звучал страх. Но Пит поднялся, не отрывая глаз от ринга, и рассеянно проводил меня до ванной комнаты.
Там мне пришлось пару минут ждать в очереди, и, попав, наконец, в пластиковую кабинку, я опустила трусики, которые оказались липкими, и увидела, что они пропитаны кровью, словно у меня месячные.
– О боже, – в ужасе произнесла я.
Я сделала несколько успокаивающих вдохов-выдохов, но успокоиться мне так и не удалось, напротив, меня охватило невыносимое отчаяние, от которого меня еще больше затошнило. Несколько минут я все же старалась взять себя в руки, а потом вышла из кабинки, решив попытаться по крайней мере выглядеть спокойной до окончания матча. Пит приветствовал меня улыбкой.
– Подруга, я не видел ни одну беременную, которую так часто бы тошнило. Ты, наверное, сильно похудела.
– Давай сначала пройдем на свои места, – произнесла я. Я шла медленно, слегка согнувшись, потому что в выпрямленном положении боль усиливалась и мое тело инстинктивно хотело свернуться калачиком. Я опустилась в кресло с большой осторожностью. Ремингтон все еще находился на ринге, а вокруг бушевали болельщики, выкрикивающие его имя.
Видимо, он ждал, когда на ринг выйдет очередной противник. Реми повернул голову в нашу сторону, словно ждал, когда мы вернемся на места. Увидев меня, он подмигнул. А потом нахмурился и внимательно на меня посмотрел.
Неожиданно он схватился за канаты ограждения, спрыгнул вниз, и зрители зашлись от восторга, решив, что это его обычные шалости, когда он выходит в зал.
– Ремингтон! Ремингтон! Ремингтон! – скандировала толпа, а когда фанаты поняли, что он направляется ко мне – гора мышц и тестостерона, – они начали кричать: – Поцелуй! Поцелуй! Поцелуй!
Он подхватил меня на руки.
Толпа словно сошла с ума, и мое сердце тоже.
Но смотрел он на меня с тревогой и беспокойством.
– Что с тобой случилось?
– У меня кровотечение, – тихо призналась я сквозь слезы.
Следующие полчаса я помню как в тумане.
– Срочно вызови машину, – приказал Реми Питу, вынося меня из зала.
Слово РИП все еще звенело позади нас, когда мы вышли на улицу, на свежий воздух Бостона, и прошли на парковку складского комплекса, где в тот вечер проводились соревнования. Он усадил меня на заднее сиденье «Кадиллака», Пит сел за руль, набирая в навигаторе адрес ближайшей больницы. Я словно со стороны слышала свой голос, в отчаянии твердивший:
– Я не потеряю его. Я не могу потерять твоего ребенка.
Ремингтон, казалось, меня не слышал. Он разговаривал с Питом приглушенным голосом, прижимая меня к груди, скомандовал повернуть направо, в отделение неотложной помощи, а я продолжала повторять твердым голосом:
– Я его не потеряю. Ты хочешь этого малыша, и я его хочу. Я правильно питаюсь, я упражняюсь, ты правильно питаешься, тренируешься. Мы его не потеряем.
Он внес меня в больницу и подошел к стойке, прося о помощи, и, когда выкатили кресло-каталку, спросил сестру:
– Скажите, куда ее отнести?
Я слышала, как его сердце бьется прямо под моим ухом, – никогда раньше я не слышала, чтобы оно билось так громко: бум, бум, бум…
Он отнес меня в палату, положил на кровать и крепко держал мою руку, пока доктор и две медсестры осматривали меня. Пит ждал нас в коридоре. И слава богу, потому что мои ноги были широко раздвинуты, и мне было ужасно неудобно, что Реми видит меня в таком положении. Но он продолжал смотреть на наши переплетенные пальцы, словно тоже испытывал смущение. Наконец доктор поднял голову и, стягивая перчатки, объяснил ему:
– Ваша жена на ранней стадии выкидыша.
Мой мозг тщетно пытался осознать смысл сказанного. Я перекатилась на бок, обняла живот руками, приняв позу зародыша, не в силах ничего сказать, и только трясла головой.
Нет, этого просто не может быть.
Я здоровая молодая женщина. Ведь здоровые молодые женщины не могут терять детей.
Доктор отвел Реми в сторону и начал говорить с ним приглушенным голосом, а я подняла голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Прекрасное лицо, воплощение моей мечты. Я никогда не забуду упрямое, даже свирепое выражение его лица, когда он тихо сказал врачу:
– Это невозможно.
Доктор продолжал говорить, а Ремингтон яростно тряс головой, крепко сжав челюсти. Он выглядел моложе и уязвимее, чем я его когда-либо видела. Боже, он выглядел таким отчаявшимся, как, наверное, в тот день, когда ему сообщили о том, что его исключили из профессиональной боксерской лиги и он больше никогда не сможет выступать на соревнованиях.
Он провел рукой по лицу и бессильно уронил ее, и волна паники в моей груди захлестнула меня с головой. Я протянула к ним руку и услышала свой голос, в страхе произносивший:
– Что он говорит? Что он говорит?