Я задохнулась, когда он распахнул ткань, оставив меня лежать в одном нижнем белье. Его темная голова быстро нырнула вниз, и он провел языком по моей коже, от пупка вверх, а затем погладил ладонями мои ребра.
Вся дрожа, не то от возбуждения, не то от ярости, я положила руку на его затылок, разрываясь между желанием притянуть его к своему рту и оттолкнуть; все же я притянула его к себе ближе за волосы и простонала: «Нет». Он чуть отстранился и уставился на меня своим диким звериным взглядом. Я понимала, что не должна его провоцировать, что мне надо успокоить его, привести в чувство, но я сама с ума сходила от ревности. Это он виноват, он превратил меня в это безумное существо, заставляя любить и страдать, гадая, с кем он был. Он может даже сам не знать об этом, но они-то знали, и они – это не я.
Полная решимости, я резко села и, сердито схватив его за челюсть, начала яростно оттирать ладонью и пальцами красные пятна с его кожи. Когда у меня не получилось убрать большую часть помады, я схватила его белую футболку и принялась орудовать ею. Он стоял, не сопротивляясь, позволяя безропотно вытирать себя, дышал он при этом тяжелее, чем во время боя, и смотрел на меня так, словно умолял о чем-то.
Мои пальцы дрожали. Я видела, как блестели его глаза в полумраке номера, а я все терла, терла и никак не могла убрать до конца эту гребаную помаду… это было невыносимо!
Я облизала палец, а затем попыталась смыть слюной красные следы на его коже, потом снова начала тереть футболкой проклятое пятно.
Он нахмурился, явно расстроившись, и, послюнявив палец, начал тереть то же место, что и я, сталкиваясь с моими пальцами. Мы обслюнявили все его щеки, потом я опять взялась за футболку, и, наконец, пятна начали поддаваться нашим усилиям.
Но остановилась я, только когда от помады не осталось и следа, о них говорила лишь его чуть покрасневшая и слегка ободранная челюсть, а мое тело все горело от желания, сердце стонало от любви, и каждая клеточка во мне умирала от ревности. Я схватила его за волосы, наклонила к себе его голову и поцеловала прямо там, где раньше пламенел помадой другой поцелуй, словно отчаянно пытаясь стереть все, что было раньше, до меня. А потом я впилась губами и зубами туда, где был другой поцелуй, затем еще один… Он крепко сжал руками мои бедра, когда я провела губами и языком по его челюсти, прокладывая дорожку ко рту, поцеловала его в губы – быстро, словно нехотя, и отстранилась, расслабляясь и втягивая в себя воздух.
Он приподнял бровь.
– Закончила? – спросил он устало, и мне казалось, я забыла, что нужно дышать, когда медленно кивнула в ответ.
С глубоким вдохом, приподнявшим его мощную грудь, он одним стремительным движением выхватил у меня из рук испачканную футболку и отшвырнул ее.
– Сейчас ты и я… мы будем заниматься любовью. Зачем еще ждать хоть секунду дольше… чтобы быть вместе.
Меня продолжала бить дрожь, голос сорвался от переполнявших меня эмоций.
– Мне невыносимо видеть их помаду на тебе, Ремингтон. Я не позволю им больше целовать тебя. И дело вовсе не в моей беременности или моей неуверенности в себе! Я уже как-то говорила тебе, что не желаю ни с кем тебя делить. Так вот повторяю – я не собираюсь и не буду тобой делиться.
– Ш-ш-ш, детка, я этого вовсе не жду от тебя и не хочу. – Он снял с моих плеч разодранное пополам платье, а затем расстелил его за моей спиной на столе и уложил меня навзничь. Он несколько мгновений смотрел на меня сверху вниз, распластанную, с раздвинутыми для него коленями. Затем наклонился, прикасаясь ко мне везде – к ногам, рукам, между грудей.
– Тренер занимался моими руками, на мне были наушники. Я не заметил их приближения, когда они набросились на меня. Это больше не повторится. Я никого никогда не целую. Я никого не целую, кроме моей зажигалки.
Он наклонился еще ниже к моей груди и принялся облизывать сосок через ткань лифчика, просовывая большой палец под простой белый трикотаж и стягивая его вниз, под вырвавшуюся на свободу выпуклость.
– Я собираюсь лизать их, я собираюсь сосать их, я собираюсь делать с ними все, что захочу.
Мое сердце бешено колотилось, разгоняя закипевшую кровью по артериям и венам, когда он, спустив спортивный лифчик и с другой стороны, принялся облизывать чувствительную горошину моего соска, посылая волны удовольствия по всему моему телу. Мои груди, подхваченные снизу эластичной тканью, торчали вверх, увенчанные затвердевшими сосками, и он гладил и мял их пальцами, словно исследуя новые, приводящие его в восторг территории. Клокочущий рык, вырывающийся из его груди, заставил и меня издавать странные звуки, пока я отчаянно извивалась под ним. Услышав мои не то стоны, не то всхлипы, он поднял на меня глаза и, схватив за бедра, подтащил к краю стола, так что мои ягодицы практически зависли в воздухе. Одним резким движением он стащил с себя свои спортивные штаны, и когда снова наклонился ко мне, я почувствовала, как его твердый, мощный член прижался прямо к моему влажному входу.