Ты будешь наша

Никогда не понимала выражение «растоптали сердце». До этого момента. Сейчас, застыв, как каменная статуя, я чувствую, что мне вырвали сердце, бросили на пол и вытерли об него ноги. Перевожу взгляд на Рому, который, в свою очередь, поднимает взгляд с пола на меня. Смотрю в эти красивые и лживые глаза и не вижу там ничего. Ни сожаления, ни раскаяния, там нет ни капли вины. Он делает вид, будто ничего не произошло. Будто мы не целовались, как обезумевшие, минуту назад, будто не были на грани, не открылись друг перед другом и не были готовы стереть все границы между нами.

Как он мог? Как, чёрт возьми, он мог играть мною? И как я, дура такая, повелась на его игру?

Сердце будто обмотали колючей проволокой, оно кровоточит, наполняя мою душу обжигающей болью. Земля из-под ног начинает исчезать, ощущение, что я проваливаюсь в ад, где меня ждут долгие дни мучений и страданий.

Нет, Полина, не показывай, как тебе больно! Он не заслуживает твоих слёз, не смей раскисать! Не перед ним. Поплачешь дома в подушку, а сейчас держи лицо.

– Полина, приятно познакомиться, – улыбаюсь с натяжкой и пожимаю протянутую руку девушки.

– И мне приятно, – вежливо говорит девушка и, повернувшись к «жениху», виснет у него на шее. – Ну что, милый, покажешь фронт моей работы? – спрашивает счастливым голосом.

Рома пару секунд молчит, наблюдая за мной, после чего, словно по щелчку пальцев, лыбится своей невестушке. Обняв её за талию, прижимает к себе, тем самым вонзая мне нож в спину.

– Конечно, – кивает и уводит девушку в общий зал, где вовсю работают нанятые люди.

Как только они скрываются за импровизированной ширмой, мои ноги подкашиваются, из глаз брызгают слёзы, и, положив одну руку на грудь, туда, где болит, второй я упираюсь в стену, чтобы не свалиться на пол.

– Тихо, – подхватывает меня Дима, не дав упасть. – Тихо, – повторяет и, прижав мою голову к своей груди, успокаивающе гладит по волосам.

Сил сдерживаться больше нет, и я даю волю слезам, обняв парня в ответ, словно ту самую подушку.

Не осознаешь, насколько дорог тебе человек, пока не потеряешь его. Хотя, чтобы терять кого-то, нужно, чтоб он был твоим, а Рома моим и не был, как оказалось. Он играл! Играл мною, моими чувствами и моей доверчивостью. Может, не стоит его винить, ведь он мне ничего не обещал. Может, я сама виновата? Никто ведь не заставлял меня раздвигать ноги, позволять ему ко мне прикасаться, целовать. Но… почему так болит? Почему вместо сердца остались лишь осколки, почему в груди кошки скребут? Почему он поступил так по-свински?

– Пошли, – говорит Дима, приобняв меня за талию.

Не знаю, куда он меня ведёт, но мне настолько всё равно, что, если даже увезёт в другую страну, ничего не скажу. Не поняла, когда мы оказались на улице, когда меня усадили в машину и пристегнули ремень безопасности, словно ничего не понимающему ребёнку. Дима садится на водительское место, и через секунду машина трогается с места.

Через какое-то время мы останавливаемся, но я продолжаю смотреть на свои руки и повторять про себя, какая я дура. Дима выходит из автомобиля, попросив меня никуда не уходить. А я и не собираюсь. Ноги ватные, и я вряд ли смогу даже с места сдвинуться. Хочется раствориться в воздухе, слиться с кожаным креслом и превратится в вещь. Чтобы ничего не чувствовать.

Вскоре мы снова едем по городской улице в звенящей тишине, за что я благодарна мужчине. Отвечать сейчас на вопросы или слушать, как я облажалась, не имею никакого желания. А Дима ведь знает, что облажалсь я, как школьница. Они же лучшие друзья, даже живут вместе, значит, он знал, что Рома не то что несвободен, а собирается жениться.

Боже, почему я? Почему ты позволил мне попасть в эту сеть?

– Приехали, – говорит Дима, и автомобиль тормозит.

Он выходит из машины, обходит её и открывает двери с моей стороны. Отстёгивает ремень и, схватив за руку, заставляет выйти наружу. А я, будто кукла, поддаюсь на его манипуляции, и только когда солнце бьёт в лицо, поднимаю голову и понимаю, что мы выехали за город. Осмотревшись, осознаю, что меня привезли на место, куда мы с однокурсниками приходили встречать рассвет после студенческих вечеринок. Отсюда открывается прекрасный вид, а растянувшийся парк за спиной даёт ощущения умиротворения и спокойствия.

– Стой тут, – говорит Дима и через минуту у моих ног стелет покрывало. – Иди сюда, – тянет меня за руку, заставляя присесть рядом.

– Что ты делаешь, Дим? – спрашиваю севшим голосом.

– Пытаюсь отвлечь тебя, – отвечает мужчина и ставит перед нами бумажный пакет. – Я помню в детстве очень любил это мороженое, – говорит он и достает из пакета две круглые ёмкости.

– Дима, я не хочу, – вздыхаю я. – Отвези меня домой, пожалуйста, – прошу его.

– Отвезу, мороженое съедим и потом поедем, – настаивает он, протягивая мне ведёрко с мороженым.

– Дим…

– Ничего слышать не хочу, – останавливает меня и вонзает деревянную ложечку в мороженое.

Смотрю на него, как он начинает с жадностью есть это чёртово мороженое, и меня пробивает на смех. Такой загорелый, накаченный, стильный и сидит на земле, лопая мороженое из супермаркета.