Ты будешь одинок в своей могиле

– Да. Я думаю, что заметила все, что было нужно, но никогда нельзя быть в этом уверенным, – она спускает ноги на пол. – Вы видели Беркли?

– Я его видел, но он не представляет никакого интереса. У него стопроцентное алиби. Мои надежды связаны главным образом с Анитой Серф.

– Может быть, сегодня вечером вы и встретитесь с ней. Идите переоденьтесь.

Я пошел переодеваться и уже завязывал галстук, когда она открыла дверь моей комнаты.

– У вас есть револьвер? – ошарашивает она меня вопросом.

Я смотрю на нее через плечо и отрицательно качаю головой.

– Вы считаете, что он может понадобиться?

– Возможно. В этом месте имеются типы, с которыми лучше разговаривать, имея при себе оружие. Я полагаю, что они встретятся нам сегодня вечером. Все зависит от того, собираетесь вы участвовать в игре или нет. Если да, то возьмите револьвер.

– Я никогда не играю и не нуждаюсь в револьвере. Зачем? Разве это кабак? Я думал, что это ультрашикарная ночная коробка.

– Так оно и есть. Но там идет крупная игра, и все члены клуба несут ответственность за своих приглашенных. Бенвистер – жестокий человек. Он держит двух типов, которые занимаются наведением порядка. Предупреждаю: если вы туда попадете, то не сможете делать все, что вам вздумается.

– Я всегда могу попробовать, – говорю я, приглаживая волосы. Пересчитываю, сколько при мне денег, сую их в карман и объявляю, что готов. – Вам никто не говорил, что вы умопомрачительны?

– Вы находите? – мисс Болус смотрит на меня сквозь полуопущенные ресницы. – И все-таки не намерены ничего предпринять?..

Я подхожу к ней. Она отстраняется, чтобы быть вне досягаемости моих рук.

– Сберегите свои эмоции для дождливого дня!

И она небрежной походкой направляется к двери. Никогда она не выглядела так элегантно. Я гашу свет и следую за ней. В тот момент, когда она усаживается в машину, я сообщаю:

– Сезар Милс был сегодня днем у Беркли. Он шарил повсюду.

– Сезар Милс меня не интересует, – холодно произносит она.

– Может быть, но у меня такое чувство, что вы знаете о нем гораздо больше, чем рассказали.

Она достает из сумочки портсигар и закуривает.

– Мне нечего рассказать о Милсе, – начинает она немного погодя, спокойным голосом. – Он меня не интересует. Я же вам это говорила…

– Я считал, что у вас к нему свои счеты, поэтому вы и пришли ко мне.

– Нет, мне не нужна посторонняя помощь, чтобы свести счеты с Милсом. Я могу уничтожить эту паршивую маленькую тварь, когда захочу.

– Очень хорошо. Что ж, раз не будем говорить о Милсе, поговорим о вас. – Я сворачиваю налево и направляюсь к Океан-бульвару. – Что скрываете вы, мисс, за печалью ваших глаз?

Она делает непроизвольный жест, но ничего не произносит.

– Ну, не будьте же такой скрытной, – я бросаю взгляд на выдвинутый вперед подбородок. – Скажите же что-нибудь. Я умираю от любопытства. Вы появились неизвестно откуда и обращаетесь со мной, как с другом детства. Кроме того, вы занимаетесь моим делом, которое, как вы утверждаете, вас совершенно не интересует. Что кроется за всем этим? Кто вы?

– Это нетрудно, – говорит она с легким смехом. – Я никто. Все, что во мне есть хорошего, – это внешность. Остальное… У меня было необычное детство. Мой отец выпрашивал милостыню у людей, стоявших в очереди перед бюро найма театра варьете в Нью-Йорке. Он набирал до десяти долларов в день. Когда я кончила школу и мне было лет двенадцать, я взяла каскетку и пошла вдоль очереди за милостыней. Уже тогда мужчины обращали на меня внимание, предлагая двадцать долларов…

Моя мать сбежала с каким-то продавцом, когда мне было три года, и я ее не осуждаю. Нелегко быть замужем за таким кретином, как мой отец. Но для меня он был примерным отцом, и ничего плохого о нем я сказать не могу. Он не щадил сил, чтобы мне хорошо жилось. Самое забавное, что я могла достаточно легко получить все, чтобы нам хватило на двоих, но он не хотел этого. Возможно, он считал, что я достойна лучшей участи…

– Зажгите мне сигарету, – попросил я, – и передохните. Что-то мне не особенно хочется слушать дальше…

Она принялась смеяться.

– Никто бы этого не хотел, но вы просили меня, и я пойду до конца. Мой отец умер, когда мне было пятнадцать лет. С этого времени я научилась хорошо защищаться. Я не могу сказать, что мой путь был усыпан розами и что я смеялась, как ребенок, но, во всяком случае, я жила неплохо. – Она закурила сигарету и вставила мне в губы. – Теперь слушайте: если вы не хотите, чтобы я вас возненавидела, не предлагайте денег, потому что я их возьму. А я боюсь людей, предлагающих деньги.

– Тогда зачем же их брать?

– Из суеверия. Отказываясь от двадцати долларов, я боюсь потерять один.

– Во всяком случае, у меня их недостаточно, чтобы удовлетворить вас, – успокаиваю я ее, вглядываясь во мрак ночи. – Если вы попробуете вырвать что-либо у меня, дорогая, вы плохо кончите.