Ты будешь там?

До сих пор он от всех скрывал свою болезнь, но понимал, что рано или поздно придется все рассказать близким. Кашель все чаще донимал его, боли в области ребер и плеч становились все сильнее; иногда совершенно неожиданно наваливалась усталость, несмотря на то что он имел репутацию человека с железным здоровьем.

Элиот боялся не боли, а реакции близких, в первую очередь двадцатилетней дочери Энджи и лучшего друга Мэта, с которым всегда делился и радостями, и горестями.

Элиот вышел из ванной, быстро вытерся и открыл шкаф. Сегодня он выбирал одежду особенно тщательно: хлопковая рубашка с короткими рукавами, которую он привез из Египта, и итальянский костюм. В зеркале он увидел мужественного, хорошо выглядевшего для своих лет человека, на лице которого не было и тени болезни. До недавнего времени Элиот крутил романы с женщинами вдвое моложе его. Но эти отношения всегда быстро обрывались. Все, кто был близко знаком с Элиотом, знали, что для него существуют только две женщины: Илена и его дочь Энджи.

Илена умерла тридцать лет назад.

* * *

Элиот вышел из дома. Воздух был пропитан солнцем, солеными волнами и ветром. Элиот остановился, восхищенный красотой нового дня, потом открыл гараж и сел в старый оранжевый «Фольксваген»-«жук» – привет из времен хиппи. Завел мотор и осторожно выехал на бульвар, поднялся по Филмор к викторианским домам Пасифик-Хайтс[6]. Крутые улицы Сан-Франциско представляли собой некое подобие американских горок, тут многим нравилось лихачить. Но Элиот ехал осторожно: он был уже не в том возрасте, чтобы закладывать виражи. Перед выездом на Калифорния-стрит он повернул налево. Навстречу ехал автобус, который вез в Чайнатаун первых туристов. Не доезжая до китайского квартала, за собором Божественной Благодати Элиот спустился на подземную стоянку больницы «Ленокс», где он работал уже тридцать лет.

Элиот руководил отделением детской хирургии и пользовался в больнице большим уважением. Эту должность он получил недавно, уже на склоне лет. Элиот отдавал работе все свое время и старался видеть в пациентах живых людей. Слава не соблазняла его, и он никогда не стремился завязывать выгодные знакомства, играя с пациентами или коллегами в гольф или проводя с ними выходные на озере Тахо. Ему это было просто не нужно. Когда дети других врачей нуждались в операции, коллеги обращались именно к Элиоту – и это было главным доказательством доверия и уважения.

* * *

– Ты не мог бы проанализировать состав? – Элиот протянул Сэмюэлю Белову, руководителю больничной лаборатории, пакетик с крошками, которые вытряхнул из пузырька с таблетками.

– Что это такое?

– Вот это ты мне и скажешь.

Элиот забежал в кафе за первой дозой кофеина, поднялся наверх, чтобы переодеться, и присоединился к своей бригаде: анестезиологу, медсестре и студентке-практикантке из Индии. Их пациенту всего семь месяцев, у маленького Жака обнаружили цианоз. Из-за болезни сердца, которая препятствовала обогащению крови кислородом, лицо у мальчика отливало синевой, а пальцы были неестественно напряжены.

Готовясь сделать первый надрез, Элиот не мог избавиться от страха, как артист перед выходом на сцену. Операции на открытом сердце до сих пор казались ему чудом. Сколько он их уже сделал? Сотни, а то и тысячи. Пять лет назад об Элиоте сняли репортаж, прославлявший его золотые руки. Разве это не волшебство – сшивать кровеносные сосуды тоньше иголки нитками, которых не видно невооруженным глазом? Однако Элиот каждый раз чувствовал напряжение и страх: а вдруг что-то пойдет не так?

Операция длилась больше четырех часов. Все это время сердце и легкие ребенка были подключены к аппаратам. Элиот заткнул отверстие между двумя желудочками и открыл один из легочных путей, чтобы предотвратить попадание венозной крови в аорту. Это была кропотливая работа, требующая сноровки и полной концентрации. Руки Элиота не дрожали, но какая-то часть его души не подчинялась требованиям рассудка: он думал о своей болезни и о странном сне, который видел ночью. Заметив, что отвлекся, он заставил себя сосредоточиться на работе.

Операция закончилась, и Элиот сказал родителям ребенка, что предсказать дальнейшее развитие событий пока невозможно. В течение нескольких дней, пока легкие и сердце не смогут нормально функционировать, ребенок будет находиться в палате интенсивной терапии.

Не переодеваясь, он вышел на стоянку возле больницы. Солнце, которое поднялось уже высоко, слепило глаза, и у Элиота на мгновение закружилась голова. Он чувствовал себя опустошенным, лишенным сил. В голове одни мучительные вопросы сменялись другими… Разумно ли игнорировать свою болезнь? Имеет ли он право рисковать жизнью пациентов? А что, если ему станет плохо во время операции?..

Чтобы легче думалось, Элиот закурил и с наслаждением затянулся. Это был единственный плюс в его болезни: теперь он мог курить сколько угодно, беспокоиться о здоровье уже было поздно.