Ты была совсем другой: одиннадцать городских историй

На прилавке прямо передо мной – гора поверженных неработающих круглых часов. Все показывают разное время, все молчат. Когда-то у меня были похожие часы на цепочке, приобрел за два рубля у метро – как я ими гордился! Вынимал каждые пять минут, пока не забыл у Толика в ту самую важную в жизни ночь. Двигаюсь дальше – в стеклянную часть. Сервизы, чашки, блюда, кувшины, графины и графинчики для настоек.

В отдельном шкафу в середине магазина – фарфоровые фигурки, на верхней полке – такса цвета коричневой оливки, две птицы, маленькая и покрупней, белая овечка в завитках, прилегла отдохнуть в теньке вазы с цветочным барельефом.

Спрашиваю продавщицу, сколько стоит вот эта птичка с красной грудкой, – продавщица, та, что зевала, как раз перестала говорить с подругой и почти погрузилась в кокон теплой дремы, втайне она недовольна мной, зачем бужу, напрасно беспокою. Она не сомневается: я – праздный гуляка, не покупатель, бездельник, заглянувший в магазин погреться и обсушиться чуть-чуть. Что недалеко от истины. И все же долг побеждает, она поднимается с видимым трудом, долго возится в невидимых мне бумагах под прилавком, наконец достает список с ценами, рассеянно листает файлы.

Птичка с красной грудкой в списке зовется «голубка». Я прошу перепроверить: какая же это голубка! Нет – «голубка». Вторая, с коричневой глянцевой спинкой, покрупнее и погрубее – «малиновка», – но в это еще можно поверить. Все равно, покупаю голубку, которой снится, что сегодня она снегирь, за 1800 рублей. Продавщица щедро оборачивает ее в тонкую шуршащую бумагу цвета ванили, протягивает мне получившееся гнездо.

Опускаю его в карман.

Пора уходить, но именно с этой минуты лавка начинает мне по-настоящему нравиться. И продавщица проснулась, глядит приветливо, все-таки что-то купил у нее, и подружка ее заинтересованно следит за нами. Я мнусь у входа, левей от дверей, на отдельном столике – башня книг. Альбомы разных калибров, фолианты о художниках, в середине стопки книжка небольшого формата в темно-синей коленкоровой обложке. Сонник. Факсимильное издание. Открываю наугад.

Выстрел слышать – новые вести, письмо.

Ветряную мельницу – пустое знакомство, хлопоты.

Перелистываю дальше, вперед, набредаю на У.

Удить рыбу – болезнь.

Утонуть – потеря.

Факелы горящие – неприятность, лишение друга.

Фата – печаль.

На этих словах меня действительно сдавливает печаль, и такой силы, что темнеет в глазах. Присаживаюсь на высокий стул у стола, хотя, возможно, он не для посетителей.

Пережидаю несколько мгновений, перелистываю книжку назад, что за погребальное шествие прямо посреди лавки, что за… Но снова – точно нарочно – кто это подгадывает?

Дождь сильный – прибыль, с ветром – большое неудовольствие.

Дом строить – радость, прибыль. Ветхий – несчастье, упадающий – потеря друга.

Нет, все это неспроста! И впервые робкая мысль вяло стучится в дверь: этот день – умышленный, кто-то все это подстроил. Эту лавку и сонник с фатой и факелами.

Доктор! Это ваших рук дело? Не знаю, думать не хочу, как это у вас получилось, но получилось недурно!

Дорогу видеть – неприятность, идти по дороге – большой труд, достижение благополучия, честь.

Не хочу, пусть попадется другое, не про сегодняшний день.

Хвост лисицы – обман; других животных – дорога.

Довольно. Дорога так дорога, вперед.

Дождь продолжается, уже не моросящий, еще не ливень, ну, точно к прибыли, вот только чего? Локтю плохо, почему как ни подгибаю, мокнет? В рецепте значится «Лубянка, Моховая», но… Хвост лисицы, факелы… Что за подстава, доктор? Неужели вы надеетесь, что я не посмею сломать вашу концепцию? Надо стать властителем жизни, а не рабом. Где-то прочел недавно.

И я сворачиваю в непредначертанный переулок, первый попавшийся, наугад, не глядя на вывески, потом еще раз, огибаю шлагбаум, прохожу под аркой и оказываюсь в тесном, заставленном машинами дворе, зеленые помоечные баки под навесом аккуратно заперты на замочки. Раздается мокрый шорох, и на них, откуда-то сверху, из влажных веток, окатывая меня шаром брызг, звонко пружинит кот. Серый, упитанный, опытный. Обнюхивает щель, скользит на землю меховой лентой. Видеть других зверей – к чему это?

Прямо передо мной дверь, раскрашенная граффити – по краям кислотное лимонно-розовое соединение тесно переплетенных друг с другом букв, которые никак не складываются в слова. В центре – хоровод осенних листьев, нетрезвый хоровод, листья пляшут кто куда, рассыпанно, но все же стоят кру́гом, сплетаются в разноцветный растрепанный венок. У двери прямоугольная темно-зеленая табличка: «Листья травы». Клуб?