— Раз Вы такое говорите, — ответила чужим могильным голосом, — значит, совершенно не знаете своего сына! Глеб — лучший человек на свете! Таких больше нет. Он отзывчивый, чуткий, преданный, честный. Трудолюбивый и самостоятельный. Талантливый, до ужаса. Видели, как он танцует? А как поет, слышали? Да душа на части рвется от его голоса! Но, судя по Вашему лицу — это новость. А ведь есть куча записей, в домашнем видеоархиве, который хранится в его комнате. Нужно лишь, проявить участие, и посмотреть. Думаете, он жизнь прожигает? Нет! У него, давным-давно есть работа, и малый бизнес! Он, в свои двадцать три, ни от кого не зависим. Трудится в основном, ночами. Где — не скажу, даже под пытками! У вас, замечательный ребенок. Просто, он другой. Совершенно. И подход к нему нужен особенный. Не давите на него. Он не Герман, который сам, кого угодно раздавит. Глеб сломается!
Замолчала, чувствуя, как задыхается от недостатка кислорода. Даже закашлялась. И только теперь поняла, что ее откровения произвели эффект разорвавшейся бомбы.
Вид у всех был столь ошарашенный, впору гоготать, за живот держась.
— Я понимаю, — продолжила спокойнее и гораздо тише, — Вы желаете видеть его в компании. В таком случае, предложите ему креативную должность, и восторг от результата обеспечен! Он не станет копошиться в бумажках и цифрах. Хоть это поймите. И если, согласны на такие условия, то дайте мне время…и я его приведу. Он сам придет!
Несколько часов Лера провела с Глебом, и почти убедила друга пойти на примирение с семейством. Хотя бы, откровенно поговорить. И он пообещал прислушаться. Со временем, его настроение пришло в норму. Даже шутил и смеялся. После, расцеловав в обе щеки, умчался по своим делам, оставив ее совсем одну.
С каждым прошедшим часом, сердце в груди ныло все тревожнее.
Она сидела на кровати, обернувшись в белое махровое полотенце, и поджав под себя одну ногу. В чем из душа вышла, в том и осталась.
Рядом красовалась ее ночная рубашка, которую Герман упомянул в условии.
Черепная коробка грозилась обратиться в пыль, под напором тяжелых мыслей.
Что она получит, соглашаясь на предложение Давыдова?
Отчаяние затопило с головой. Угнетенная и дезориентированная, Лера совершенно потерялась во времени.
Не в силах принять решение, так и осталась в своей комнате, когда стрелка часов перевалила за полночь.
Действуя на автомате, натянула на чистое тело подготовленную ярко-розовую сорочку, расчесала волосы, и уже лечь в постель собиралась, когда мужчина, подобно урагану влетел в ее спальню. Дверь с петель не снес, и на том спасибо!
Испуганно сжала в кулачках край одеяла, настороженно наблюдая за ним из-под опущенных ресниц.
— Значит, нет?
— Нет!
— Уверена?
Утвердительно кивнула.
Давыдов нервно мерил шагами помещение, время от времени пожирая ее гневным взглядом. Наконец, остановился. На скулах играли желваки.
Выглядел он очень даже устрашающе.
— Твои условия?
Недолго думая, Лера подошла вплотную.
— Нет условий. Только вопрос. Очень-очень важный для меня. Если скажу «да», наши отношения будут свободными? Вообще без обязательств и претензий?
— Скорее всего. — Настороженно прищурился, не понимая, к чему она клонит.
— Значит, вопрос верности не обсуждается, и у тебя будут женщины на стороне?
— Не на стороне, Лера. Просто, кроме тебя. Будут еще,
— Стало быть, от меня верности ты тоже не требуешь? — Говорить старалась как можно беззаботнее, хоть кровь, будто кислотой и разъедала сердце. — Выражаясь твоим языком, с кем хочу, с тем и тр*хаюсь?
Германа передернуло. Прямо лицо перекосило. Он отвел взгляд. Тяжело дыша, уставился в потолок. После непродолжительной паузы сообщил:
— Я буду удовлетворять тебя! С лихвой. Другой мужчина не понадобится.
— Я спрашивала не об этом…
Утробно зарычал, вновь срываясь с места. Лера же, замерла в ожидании ответа. Момент был решающим.
Разрешит на сторону ходить — значит, плевать ему на нее. Так, на разок…похоть удовлетворить.
Запретит — то и она окажется вправе потребовать верности. А это уже отношения, от которых он, как черт от ладана, бежит.
Давыдов очень хорошо это понимал. От того и бесился, точно зверь в угол загнанный. Еще мгновение, еще пара шагов, и он остановился.
— Нет, так нет! — Бросил небрежно.