Ты должна это все забыть (СИ)

Я села. Ноги не держали меня. Он тоже сел. Поднял телефонную трубку. Набрал три цифры. Произнес одну фразу: "Она здесь". Протянул трубку мне: "С вами хотят поговорить". Так вот для чего меня привели. Со мной хотят поговорить. Кто?! Беру трубку. Слышу знакомый до отвращения голос Новикова: "Вас можно поздравить, Елена Марковна?" Господи, ну не ради же поздравления он меня сюда вызвал. Отвечаю сдержанно: "Пока не с чем. Я еще маму не видела". Он - нарочито ободряюще: "Ну, осталось совсем недолго". Я молчу. Он тоже выдержал паузу: "Кстати, Елена Марковна, вы уже взяли билеты на поезд?" Отвечаю утвердительно. Он - голосом, привыкшим задавать вопросы: "Надеюсь, у вас двухместное купе?" Нет, купе у меня не двухместное. И он прекрасно знает, что такие билеты достать практически невозможно. Он сожалеет: "В двухместном было бы значительно удобнее". Я начинаю раздражаться. В каждом вопросе я жду подвоха. Отвечаю: "В следующий раз я обращусь к вам за протекцией". Он уловил мое раздражение. Он хороший психолог. Его не зря учили. Тон его меняется. Он переходит к делу: "Между прочим, Елена Марковна, я вам советую ни с кем на вокзале не встречаться". Как всегда мне казалось, что я готова ко всему. Но он застает меня врасплох. Я делаю вдох и отвечаю: "А я ни с кем и не собираюсь встречаться". А про себя: "Они следят за Гарри Лобби". Он: "Елена Марковна. Не надо играть со мной в прятки. Я советую вам ни с кем не встречаться". Нарочитый акцент на слове "советую". Это уже звучало как предупреждение. И строгое. Я выдавливаю улыбку и отвечаю: "Сергей Валентинович, зачем вы со мной говорите загадками? Я вас не понимаю". Голос его стал железным. На секунду мне показалось, что я снова на допросе и в его власти не подписать мне пропуск на выход. Страх к этому голосу я, наверное, передам по наследству. Он вошел в мои гены. "Елена Марковна, я вас предупредил". Все. В трубке гудки.

Начальник тюрьмы нажал кнопку. Вошел тот же военный. Ему приказано меня проводить. Как и куда мы шли - не помню. Вдруг сердце провалилось. Вижу стоит мама у какого-то прилавка и собирает вещи в узелок. Я - к ней: "Ма-а-ма!!!" Она взглянула, и на лице ее появился ужас: "Что ты здесь делаешь?" Господи, она ничего не знала. Они не предупредили ее! Она подумала, что меня посадили. "Мамочка, - обнимаю ее, плачу, - я пришла за тобой!" Она не поняла. Тихо сказала: "Меня куда-то переводят". Я хватаю узелок, хватаю маму и тащу к выходу: "Тебя никуда не переводят. Мы едем домой!" Она держит меня за руку и покорно идет. Покорно идет на свободу.

Лиля бежит за такси. Мы с мамой выходим на улицу. Она озирается. Вдруг ко мне: "Папа сидит?" Я в отчаянии. Я обо всем писала, посылала фотографии. Но даже после всех этих доказательств, даже после того, что она уже однажды видела папу, ее не покидает навязчивая идея об его аресте. Как же упорно и настойчиво они внушали ей эту мысль во время следствия! Говорю, как ребенку: "С папой все в порядке. Он у Анечки в Израиле". Я не знаю, верит она или нет. Подъезжает такси. Мы едем.

Мама в дороге молчит и неотрывно смотрит в окно. Я понимаю. Три года она не видела ничего, кроме глухих стен. Я стараюсь об этом не думать. Приехали. У нас уже накрыт стол. "Я ничего не буду", - говорит мама и запихивает котлету в рот. Мы с Лилькой смотрим ей в рот, как будто она фокусник. Я счастлива. Мама со мной. Она свободна. Она ест!

На следующий день мы уезжаем. На вокзале я нервничаю. Не за себя. За Гарри. После разговора с Новиковым я Гарри не звонила. Зачем звонить, если телефон прослушивается. Мама в купе. Я хожу по платформе. Вижу - идет. И рядом с ним какой-то мужчина. Они идут и оживленно беседуют. Я мельком взглядываю на мужчину. Он мне незнаком. Подбегаю к Гарри и быстро тараторю: "Меня предупредили из КГБ, чтобы я с вами не встречалась. За вами следят". Он на секунду, на одну секунду меняется в лице, потом лицо его принимает обычное, спокойное выражение и он говорит: "Раз уж я здесь, я повидаюсь с вашей мамой". И пошел в купе. Посидел минуты три. С мамой особо не разговоришься. И ушел.

Уже много-много лет спустя я встретила его в Лондоне. Говорили, вспоминали. Вдруг он хитро улыбнулся и спросил: "Ну, а мужчину, с которым я был на вокзале, вы тогда узнали?" Я удивленно посмотрела на него: "Насколько я помню, он был мне не знаком". Гарри засмеялся: "Это же был Андрей Дмитриевич Сахаров!" Вот это сюрприз. Ну, конечно же, я не могла узнать его. Портретов его не печатали и потихоньку предавали забвению.

Вот тогда-то, в Лондоне, мне стало понятно, почему я "получала" маму с такими осложнениями. Ведь сразу после суда я позвонила Гарри! А Гарри был связан с Сахаровым. Я оказалась "пристегнутой" к ним, сама об этом не подозревая.

Глава 3