Ты и я

Я думал, что Оливия безобразная, неприятная и злая, вроде сестер Золушки, а она, наоборот, оказалась необыкновенной красавицей, из тех девушек, на которых едва взглянешь, как тут же заливаешься краской, и всем понятно, что она тебе понравилась, а если заговаривает с тобой, то не знаешь, куда деть руки, не знаешь даже, как сидеть. У нее были светлые, густые и курчавые волосы, спадавшие на спину, серые глаза и лицо сплошь в веснушках, как у меня. Высокая, с пышной грудью, она могла быть королевой какого-нибудь средневекового царства.

За ужином она почти не разговаривала. Потом они с папой заперлись в дядином кабинете. Она ушла, ни с кем не попрощавшись.

Некоторое время я размышлял над этим странным телефонным звонком, потом решил, что у меня есть куда более серьезная проблема, которой нужно заняться. Своя собственная. С другой сим-карты я мог бы послать маме эсэмэску как бы от имени матери Алессии. Нет, этого недостаточно. Мама ведь хотела поговорить с ней.

Писклявым голосом я произнес:

— Синьора, здравствуйте, я… мама Алессии… Я хотела сказать вам, что ваш сын чувствует себя отлично, ребятам тут очень весело. До свиданья.

Чудовищно. Да она сразу узнает меня.

Я взял мобильник и набрал эсэмэску:

«Мама, мы в приюте в горах. Мобильник не принимает. Позвоню завтра. Люблю тебя».

Таким образом я выиграл один день.

Я выключил телефон, выкинул маму из головы, бросился на кровать, надел наушники и принялся играть в «Соул Ривер». Тут передо мной оказался такой трудный «босс», что, разозлившись, я выключил игровую приставку и приготовил себе бутерброд с майонезом и грибочками в оливковом масле.

Как мне хорошо тут. Если бы сюда приносили еду и воду, я согласился бы провести здесь всю жизнь. И понял, что, окажись я в тюрьме, жил бы там как у Господа Бога за пазухой.

Муха нашла наконец-то нишу, где могла оставаться сама собой, и даже уснула.

Я внезапно открыл глаза.

Кто-то возился с дверным замком.

Мне ни разу даже в голову не приходило, что кто-то может войти в подвал.

Я смотрел на дверь, но не мог шевельнуться, словно приклеенный к кровати. У меня перехватило дыхание.

Но затем стремительно, словно вырвавшись из какой-то паутины, я бросился с кровати на пол, ударившись коленом об угол тумбочки и, стиснув зубы, подавляя крик боли, хромая, втиснулся в щель между шкафом и стеной. Оттуда, царапая ноги, соскользнул под стол, где лежали свернутые ковры. И лег на них, чувствуя, как стучит кровь в висках.

За дверью, к счастью, не могли открыть замок. Он был старый, и если протолкнуть ключ поглубже, не отпирался.

Но все же дверь распахнулась.

Я вцепился зубами в вонючий ковер.

Снизу я видел только часть пола. Услышал шаги, а потом увидел джинсы и черные ковбойские сапоги.

У Нихала не было сапог. Отец носил ботинки модной английской фирмы, а зимой мокасины. У мамы уйма разной обуви, но таких некрасивых сапог у нее не водилось. А Мартышка ходил в старых растоптанных кроссовках. Кто это может быть?

Кто бы ни был, он поймет, что в подвале живут. Тут для этого было все. Кровать, продукты, включенный телевизор.

Между тем черные сапоги покружили по комнате, словно в поисках чего-то. Подошли к моей кровати и остановились.

Владелец сапог тяжело дышал ртом, как простуженный. Взял со стола какую-то коробку и положил на место.

— Есть тут кто-нибудь? — произнес женский голос.

Я стиснул зубами ковер. Если не обнаружит меня, решил я, непременно разыщу этого шутника, моего двоюродного брата Витторио. Клянусь Богом, что стану его лучшим другом.

— Есть тут кто-нибудь?

Я закрыл глаза и зажал уши, но все равно слышал, как кто-то ходит, что-то передвигает, ищет.

— Вылезай оттуда. Я нашла тебя.

Я открыл глаза. Какая-то темная фигура сидела на моей кровати.

— Давай, шевелись.

Нет, я ни за что не вылезу из-под стола, даже под страхом смерти.

— Ты что, оглох? Вылезай!

Наверное, нужно все же выяснить, кто это. Я приподнялся и, словно собака, которую застукали, когда она сунулась в холодильник, выполз наружу. На моей кровати сидела Оливия.

Она очень похудела, резче обозначились скулы. Лицо изможденное, усталое, светлые волосы коротко пострижены. Поверх джинсов на ней выцветшая майка с логотипом «Кэмел» и синяя куртка, как у моряков.

Она выглядела уже не такой красавицей, как два года назад.

Оливия растерянно посмотрела на меня:

— Что ты здесь делаешь?

Если и было что-то, чего я особенно не терпел, так это оказываться перед кем-нибудь в одних трусах, тем более перед женщиной. Вконец смутившись, я поднял брюки и надел их.

— Зачем прячешься тут?

Я не знал, что ответить. Так растерялся, что едва смог пожать плечами.

Моя сводная сестра поднялась и огляделась.

— Ладно, брось, мне не интересно. Я ищу коробку, которую дала моему… нашему отцу. Прислужник сказал, что она должна быть тут. Сам не мог спуститься сюда, потому что гладил. Вот свинья, а?

Нихал и в самом деле иногда вел себя с незнакомыми людьми по-свински. Была у него такая противная манера — смотреть на всех сверху вниз.

— Это огромная коробка, и на ней написано «Оливия». Помоги найти.