Ты и Я - Сводные

— Ладно! Ты там тоже, кажется, что-то писал? — у меня в тот момент, словно спусковой крючок сорвался. Эмоции так и били по венам, шептали и требовали мести. Все это время я терпела, но ведь есть предел. У всего есть предел. И у меня тоже.

Ворвалась к нему в комнату, держа при этом стакан с водой, и заприметив тетрадь по русскому, где он явно писал сочинение, как настоящий прилежный ученик, намеревалась поквитаться. И рука почти опрокинула содержимое, как Илья вырос из-за спины, резко схватил меня за кисть и потянул на себя. Я уперлась ему в грудь, дыхание было сбивчивым и непостоянным. Пыталась вырваться, даже со всей скромной силушки зарядила ногой по мужской икре. Но братцу хоть бы хны.

— Утихомирься, ненормальная! — прошипел Царев, прожигая меня взглядом насквозь. Только кровь уже бушевала безумием по венам, заливала мозг и разум. Я так ненавидела этого парня, что готова была убить его. Вот пистолет только дайте.

— Себя утихомирь, придурок малолетний!

— За языком следи! А то…

— А то что?! Ударишь меня? Ты же у нас такой крутой перец!

Рука моя качнулась, и вода в стакане полилась — прямо на голову Илье. Я вроде и радоваться должна, да только вместо ликования к горлу подкатила неожиданная паника. Он же меня убьет. Не я его, а он меня. Глаза Царева расширялись и начали меняться от ледяных до жгуче-пугающих. Казалось, вот-вот фитиль догорит и произойдет взрыв.

От страха я дернулась, сама не особо понимая, зачем и куда. Стакан обронила, хорошо хоть на стул упал и не разбился. Ощущала себя жертвой в клетке. Влево поведу, током прошибает, вправо поведу, вдвойне прошибает. Я даже пыталась толкнуть Илью, как-то подножку поставить. Все, что угодно, лишь бы сбежать в свою комнату. А он злился и был непробиваем, как танк. Только желваки на лице выдавили его раздражение.

И как-то так уж получилось — мы упали. На кровать. Вернее, я упала на Царева. Если уж совсем точнее, то уперлась ладонями в его грудь, а коленкой в… паховую область. Осознав всю нелепость ситуации, я почему-то замерла. Просто зависла, как старенький компьютер, в ожидании подгруздки данных.

— А тебе я смотрю нравиться быть сверху, да? — и глазом не повел Илья, выплюнув в меня пошлую шуточку. Хотя и не шуточка это была, а скорее оскорбление.

— Я… я… отпусти меня, придурок! — выпалила я, сгорая от стыда. Щеки моментально покрались румянцем, а желание провалиться под землю, стало еще более ярым. И Царев, заметив, мой потухший, полный безысходности, взгляд, внезапно разжал руку. Повернул голову, устремляясь глазами в стенку. Что он там пытался разглядеть в этом белом полотне, что творилось в его голове в эту проклятую секунду. Я не знала.

— Ну и, Лисицына?.. — произнес он требовательно.

Я тут же скатилась с большого мужественного тела, и прикусывая нижнюю часть губы от смущения, вылетела пулей из комнаты.

Я, наверное, до самого утра из комнаты бы и носа не высунула, если бы Царев не ушел. Он вообще довольно часто уходил, а если и бывал дома, то мелькал невидимой тенью. Они с Борисом в последнее время даже не разговаривали. Отец не приглашал сына за стол, не интересовался его учебой и здоровьем. Мужчина был погружен в работу, а в редкие минуты в мою мать.

У меня, к слову, отношения с родительницей тоже не особо шли не особо гладко. Мы стали меньше разговаривать, чаще поворачиваться друг к другу спиной. При Борисе я вообще старалась рот не открывать, а без него видела маму редко. Однажды она спросила, все ли нормально, и я впервые задумалась, что должна ответить. Рассказать о выходках Ильи в школе? Или может, что папа мне не звонит уже которую неделю? А может, про обиду… Верно, из всех пунктов последний был самым важным и глубоким. Я могла закрыть глаза на все, но вот на маму никак не получалось. Мне хотелось, чтобы она проявляла инициативу как раньше, чтобы в ее глазах самым важным человеком был собственный ребенок. На деле же, важным человеком стал — Борис.

На следующий день утром мы с Царевым столкнулись в коридоре. Родители в этот момент как раз завтракали и разговаривали о работе. Они вообще ни о чем другом не говорят, кажется. И не надоедает же. Увидев большие, морского бриза, глаза Ильи, мне стало неловко. Одна за другой в голове всплывали позорные ситуации между нами: то в душе, то теперь в его комнате. Хотелось просто нацепит пакет на голову, а лучше переехать.

Царев, к счастью, не стал заострять особого внимания на мне. Он взял кофту из шкафа, и потянулся к ручке. С родителями прощаться или же здороваться не стал. Со мной тоже. Молча вышел, закрыв за собой дверь. Я лишь постыдно выдохнула, и шмыгнула на кухню. Сделала пару глотков чая, съела два сырника и, пожелав, семейству хорошего дня, упорхнула в школу.