Ты, я и другие

Фу-у… Она садится на диван — на этот раз с ноутбуком и чашкой чая. Я ловлю доносящиеся из гостиной звуки. Ирония ситуации в том, что я так и не увидел Бет. И не знаю, как она сейчас выглядит. С облегчением перевожу дух. Теперь, когда прихожая залита ярким светом, надпись, сделанная на стене краской, становится хорошо заметна:

Я Бет. Я сильная. Я среднего возраста. Я люблю шампанское, шоколад, океан, кружевные чулки, фрикадельки из «ИКЕА», шлепанцы, тональные средства «Touche Eclat», музыку и стихи. Я не люблю политиков, колл-центры, плоских женщин, снобов, панк-рок, хрен, мерзавцев и женщин, которые спят с мерзавцами.

Выскальзывая из дома через переднюю дверь без свежей одежды, без единой необходимой вещички, я не могу не улыбаться. Хрен… Надо же…

Глава 9

Сегодня в ее офисе холодно. Я сижу в кресле и растираю руки. Не поднимаясь со своего места, Каролина поворачивается и дотягивается до терморегулятора на стене.

Мы начинаем с разговора о разной ерунде, которая случалась в моей жизни. Затем, без паузы — словно удар в солнечное сплетение:

— Расскажи мне о Саймоне. Что ты чувствовала, когда он умер?

У меня перехватывает горло. Мой маленький братик..

Темные кудряшки, крошечные пятки, которые так весело щекотать, его смех…

И я осознаю, что не думала о Саймоне уже очень давно.

С трудом сглатываю образовавшийся в горле комок.

— Он был самым замечательным ребенком… Ангелочек..

Звенел, как колокольчик, что-то рассказывал, смеялся не переставая… Он меня любил. А потом менингит… умер от менингита.

Каролина слушает и вроде бы записывать не собирается.

Я на секунду удивляюсь, что это у нее за новая тактика.

— Что ты помнишь о времени, когда он умер?

Я закусываю верхнюю губу.

— Просто помню, что его не стало. Дом опустел.

Да, вот так. Вакуум. Пустота…

— Что тебе сказали родители?

— Ну… что он заболел… Что вознесся на небеса.

Папа рассказывал о небесах, как там хорошо. Я еще думала: а почему мы тоже туда не вознесемся? Все вместе… — Стискиваю зубы, вдыхаю воздух носом и выдыхаю через рот. — Сто лет об этом не думала.

— Разумеется. Об этом вспоминать больно: такая потеря в столь юном возрасте. Кто-то, кого ты любила, кто был с тобой половину твоей жизни. Был — и его больше нет. Это оставляет глубокую рану.

Я изумленно смотрю на нее.

— И конечно, родители после смерти твоего брата изменились.

Она не спрашивает, утверждает. Я молча киваю.

Я не готова сейчас говорить о своих родителях и о том, как их брак почти распался после смерти Саймона.

Я не понимала этого тогда, не очень понимаю сейчас.

И потом, я ведь здесь, чтобы обсуждать распад своего собственного брака.

Каролина чувствует, что почти утратила со мной контакт.

— Притормозим с этой темой, если хочешь?

— Хочу. Но оставлять разговор в подвешенном состоянии тоже плохо. Родители не могли прийти в себя долгие годы. Жили вместе, но… порознь.

Я стала для них всем — и ничем.

Ох, черт, у Каролины в руках снова появилась ручка. Возникла будто из ниоткуда. И она уже снова что-то черкает.

— Это сильное заявление. Всем и ничем… Ты можешь объяснить подробнее?

— Я была тихой, спокойной, задумчивой — их единственный выживший ребенок. Однако я была совсем другой, не такой, как он, понимаешь? Моя непохожесть постоянно напоминала им о потере. Саймон наполнял дом смехом и радостью, а потом все это закончилось.

Вообще все.

— Ты испытывала чувство вины?

Я вздыхаю:

— Думаю, даже в детстве я понимала, что это бессмысленно, поэтому нет. «Вина» — неточное слово.

Но я действительно ощущала, что все мы осиротели, и они, и я. Я потеряла брата и знала, что эта пустота никогда не заполнится.

— Вы… — Каролина постукивает по столу колпачком ручки. — Вы осиротели.

Минуту тянется молчание.

— Ты видишь параллель между своим браком и браком родителей?

— Если не считать того, что оба брака в какой-то момент пошли вразнос, — нет.

— Кто из них мысленно поставил крест на супружестве, если можно так выразиться? После смерти Саймона — мать или отец?

А и правда? Иногда эта женщина ухитряется выводить меня из равновесия своими вопросами. Я не отвечаю; по крайней мере, не отвечаю вслух. Хотя теперь ход ее мыслей мне понятен. Да, подонком оказался отец. Да, подонком оказался Адам.

Я наклоняюсь вперед:

— Так ли уж это важно, Каролина?

Она пожимает плечами:

— Возможно, и нет. А возможно, стоит разобраться.

— Давай притормозим с этой темой. — Я использую ее собственное выражение. — До поры до времени.

— Конечно, — кивает она.

И смотрит на меня в упор. Ты просто прячешь голову в песок, говорит ее взгляд.

На прощание Каролина заверяет меня, что от большей части приобретенных привычек можно отучиться, от дурных в том числе.