Ты, я и Париж

Наверное, она тоже изменилась за эти полгода, потому что в глазах умудренного другой, взрослой, жизнью Мишки вдруг зажегся странный огонь. Весь вечер Тина чувствовала на себе его удивленно-задумчивый взгляд. Этот взгляд заставлял ее краснеть и ощущать окружающий мир размытым и нечетким, как некачественный фотоснимок. Она, умная и здравомыслящая, решила, что пора уходить, пока этот мир не заразил ее своей неправильностью.

На школьном крыльце ее ждал Мишка.

— Привет, Тинка-паутинка! — он произнес ее имя так, словно пробовал его на вкус.

— Привет. — Тина попыталась прошмыгнуть мимо, но Мишка поймал ее за шарф.

— Уже уходишь?

— Ухожу. — Она завороженно наблюдала, как он наматывает ее шарф на свой посиневший от холода кулак, как медленно и неуклонно сокращается расстояние, их разделяющее.

— Я тебя провожу. — Лицо его, сосредоточенное и такое взрослое, оказалось совсем близко. Тина даже сумела рассмотреть колючие щетинки на упрямом подбородке и снежинки, запутавшиеся в белесых ресницах. Щетинки и снежинки вдруг придали ей храбрости.

— Проводи! — голос почти не дрожал.

Они поцеловались в тот же вечер. Стоя в плохо освещенном подъезде, прижимаясь друг к другу холодными лбами, разглядывая собственные отражения в чужих расширившихся зрачках, они встретились озябшими губами и как-то сразу, одновременно поняли, что мир изменился и они изменились вместе с ним. Один-единственный робкий поцелуй сделал их взрослыми.

Первая любовь — как же это здорово! Теперь, когда у нее был Мишка, Тина поняла, что бабы-Любины романы не врут. Все в них правда: и замирающее от счастья сердце, и трепет от прикосновений, и дыхание одно на двоих.

Они встречались уже четвертый месяц, а Тине казалось, что прошел всего один день, так хорошо и радостно ей было с Мишкой. Ее Мишка вовсе не был тем равнодушным циником, каким хотел казаться. «Тинка-паутинка, это имидж. С волками жить — по-волчьи выть. Но ты не бойся, тебя я никогда не обижу».

Она и не боялась, потому что знала, что на самом деле Мишка хороший человек, просто чуть-чуть запутавшийся. Но это не беда, она ему поможет, кое-чему научит, кое-что внушит, расскажет, как ей видится добро и зло. И он изменится, поймет, что хорошее образование — это очень важно, что мир не ограничивается пределами старой заброшенной котельной, в которой обосновались его дружки-приятели. Что эти самые дружки, которых Мишка с непонятной гордостью называет братанами, на самом деле никакие не братаны, а пудовые гири, мешающие ему двигаться дальше и становиться лучше. Конечно, надо действовать неторопливо и осторожно, потому что Мишка упрям и вспыльчив и даже ей не позволит вмешиваться в свою «настоящую мужскую жизнь», но у нее обязательно все получится, потому что вода камень точит. Тина уже все распланировала и даже приступила к реализации кое-каких своих идей. У нее бы все обязательно получилось, если бы не дед. Дед разрушил ее мир и сломал ее саму.

Тина, с пеленок привыкшая к самостоятельности, даже подумать не могла, что в семнадцать лет это право у нее отнимут. Не то чтобы она держала в тайне свои отношения с Мишкой, просто с младых ногтей дед приучил ее к мысли, что ему нет до ее жизни никакого дела. Да и сама она уже давно смирилась, привыкла, что каждый сам по себе. Оказалось, что Тина ошибалась и плохо знала своего деда. Оказалось, что ему не все равно, с кем спит его внучка. Он так и сказал «спит», выплюнул это мерзкое слово прямо ей в лицо.

Был конец апреля, Тина вернулась домой глубокой ночью. Вернее, это по ее меркам половина одиннадцатого — глубокая ночь, а для большинства ее сверстников — детское время. Она бы вернулась раньше, но полчаса простояла с Мишкой в подъезде. Мишка не хотел ее отпускать, в перерывах между поцелуями тоже говорил про детское время. А еще про то, что они уже взрослые и встречаются чертовски долго, и вообще, ему уже мало одних только поцелуев. Нет, он ее не торопит и не заставляет, но, когда Тинка-паутинка решит, что им уже пора, он сделает так, чтобы она ни о чем не пожалела.

Она вырвалась из его жадных объятий только в половине одиннадцатого, голова шумела и кружилась от дерзких Мишкиных слов. Он ее не заставляет, но она ни о чем не пожалеет…

Дома ее ждал дед. Он сидел на кухне перед чашкой остывшего чая. Тина точно знала, что чай остыл, чашка не парила, а дед любил чай исключительно горячий, она однажды украдкой отхлебнула из его чашки и обожгла язык…

— Пришла? — Дед не смотрел в ее сторону.

— Пришла. — Остывший чай должен был ее насторожить, но Тина слишком погрузилась в свои мысли.

— Где ты была? — Чай остыл, а изо рта деда с каждым словом вырывались облачка пара. Или это ей только показалось?

— Гуляла. — Тина уже хотела уйти в свою комнату, когда голос деда ожег, точно плетью:

— С кем гуляла?

— Ни с кем. — Она не врала, она просто не собиралась впускать его в свою личную жизнь.

— Не лги мне, — дед говорил тихо, но от гнева, сконцентрированного в его голосе, казалось, вибрировали стены. — Тебя видели с этим ублюдком.