Ты + я

Потом он меня долго вел туда, где, по его расчетам, должны были находиться автобусы. Идет, нет-нет, да и оглянется, и взгляд у него, значит, все заинтересованней становится. Ну, реагирует, как все мужики… А я уж совсем от усталости падала, он меня, как мешок, поднимал и тащил…Потом на часики посмотрела – мы два часа пятьдесят минут добирались до автобусов. Его жену – она сама выбралась – я плохо тогда рассмотрела.

Потом узнала, что он с женой восемь лет дружил, прежде чем они поженились – такой осторожный был. А со мной вот… Ровнехонько два часа пятьдесят минут.

И вот, значит, он оставил жену и двоих детей. Его друг уехал и оставил нам ключ от его комнаты.

…Тетя Лина с первого этажа, не поленилась подняться и, отдуваясь, сообщила, чтобы я со дня на день ждала «ее». То есть Тосю, его жену. Вздыхая, она долго кормила меня поговорками типа «на чужом несчастье счастья не построишь» и причитаниями «доча, у него ж дети, дети».

Я долго слушала ее, но потом меня прорвало, я стала кричать не своим голосом, так что тетя Лина замахала руками. Я кричала: «За что весь свет против меня? Я жить без него не могу ни минуты, я люблю его, люблю, понимаете, я умру без него. Он мой единственный, мы созданы для друга. Что за жестокость – заставлять жить с постылой, нелюбимой?»

Тетя Лина, отмахиваясь от меня обеими руками, с сомнением сказала: «Ну, кто знает. Может, тут кровь к крови». И, уходя, посоветовала: «Ты обувь спрячь и перчатки. А то жена их украдет и наворожит, без рук-ног оставит. Глаза и волосы береги – может кислотой плеснуть. Уж ты мои слова попомни: если жена решила за мужа драться – лютей бабы не найти».

И вот она позвонила и вошла в нашу комнату. Она была смугленькая, подвижная, похожая на итальянку. У нее был длинный носик – он неожиданно делал ее лицо симпатичненьким. Со мной она ни в какое сравнение не шла, я ее только в полтора раза крупнее была, ну, и лицо… И, главное, она была лет на десять меня старше, я была бесстыдно, вызывающе, победно юна!

Она мне ничего такого не сказала, к чему я готовилась. Вытягивая шею – я видела на ней морщины – она то и дело выглядывала беспричинно в окно, чтобы не останавливать взгляда на наших с ним общих предметах обихода. И даже раза два наивно улыбнулась мне.

Она невпопад говорила, что у них мальчики-близнецы с цветочными именами: Василек и Ромашка. Она уезжала в командировку в Свердловск – она инженер и часто уезжает в командировки. И вот, когда приехала (в этом месте она заговорила заметно труднее), когда она приехала, в квартире был кавардак. Папы долго не было с работы, и мальчики нашли занятие: рисовали на пыльной полировке домики и человечков. Полированная мебель была белая от пыли, и вся была в домиках и человечках, понимаете, в пыльных домиках и человечках?!

Он называл меня «Мой Мюнхаузен» – это за мой руль, – трогая себя за носик, вдруг призналась она. – Он любит меня, поверьте мне. И обязательно вернется в семью. Он увлекся вашей красотой. Оттого я не завидую красивым. Вам, наверное, очень сложно жить. Все время сомневаетесь и задаете себе вопрос: а бескорыстно ли вас любят? Может, любят вашу красоту, а вовсе не вас?

Я могла упереть руки в бока и сказать издевательски что-нибудь, что в таких случаях говорят счастливые соперницы оставленным женам и чему меня житейски учила тетя Лина. Но, ох как мне было тошно!

Я впервые подумала, что отрывать отца от детей, мужа от жены – такое же преступление, как – отрывать детей от матери, брата от сестры. Половинку от целого отрывать. Зареванная, я лежала на диване, но в это время по радио певица запела: «Я знаю, что любовь всегда права». Одна милая, добрая певица все понимала и была на моей стороне.

Я прожила с ним коротенькое время, но поняла, какое счастье – быть женой. Вечером возвращаешься домой усталая, блеклая. И платье, яркое и воздушное утром, уже не совсем свежо и точно выцвело, и туфельки, которых утром ноги не чувствовали, теперь нещадно жмут, и легонькие деревянные бусы к вечеру гнут бедную шею, как тяжеленный хомут.

И вот приходишь в комнату, пропитанную ЕГО присутствием, пропахшую ЕГО запахом, моешься в ванной, чтобы быть чистой и нежной к ЕГО приходу, и ходишь босиком по прохладным половицам и готовишь ЕМУ вкусный ужин, то и дело бегая в комнату к телевизору, чтобы не упустить интересный момент из фильма, и задергиваешь шторы в спальне, потому что еще возмутительно далеко до ночи…

Слышен поворот ключа в замке – пришел МУЖ. Он ужинает, плещется в ванной, раздевается, приходит в спальню. И я делаю все, чтобы хотя бы в эти минуты не помнил о них. Об оставленной семье. В остальное время он помнил о них всегда.

Я неожиданно для себя открыла это. Нам вдвоем стало невозможно находиться в одной комнате, нельзя было слушать радио, смотреть телевизор. Если в спектакле или фильме произносится имя «Тося», в комнате наступала гнетущая тишина. Как будто меня звали не Тося.